Издательство "Вагриус" запустило новый концептуальный проект – книжную серию "Записные книжки". Уже вышли и продаются сборники, посвященные Толстому, Чехову, Блоку. Обещают Достоевского, Твена, Камю, Волошина и Ильфа.
        Изящные, аккуратно изданные томики включают в себя как бы служебные материалы "к биографии писателя", то, что обычно располагается в последних томах собраний сочинений.
        В этом как раз и заключена главная фишка новой серии: вывести самодостаточные в эстетическом отношении тексты из под спуда канонического корпуса писательских текстов, романов и стихов, заявить самостоятельную ценность записок для себя.
        Понятно, почему подобный проект появляется именно сейчас. После повсеместно утвержденных продвинутыми литературоведами "конца романа" и "смерти автора" оптика читательского внимания изменилась до такой степени, что стало возможным воспринимать в качестве законченного художественного высказывания разрозненные записи и записки.
        Над подобной "переменой участи" много трудились и современные литераторы, приучившие публику к сырым и не всегда законченным сюжетным структурам. Поскольку захватывающие фабульные приключения (боевики, детективы и любовные романы) как бы отошли в сторону несерьезной литературы, коммерческого чтива, любые пробуксовывания сюжета (лирические отступления или философские выкладки) преподносятся подписчикам толстых журналов (основным потребителям "качественной литературы") как "духовные", морально-этические искания.
        Более того, эксперименты современных писателей с формой прозаических произведений, позволяют классикам теперь уже позапрошлого века выглядеть продвинутыми и современными авангардистами. Рассматривая записные книжки в обратной перспективе литературного процесса (с опытом сосуществования текстов последнего времени), мы находим в них черты нынешних писательских авторитетов. А авангардная верстка книжек из серии издательства "Вагриус" тому только способствует. Иначе не возникали бы, к примеру, вот такие сближения: "Моя фамилия не Курицын, а КурИцын" (Чехов, 58).
        К тому же, записные книжки представленных классиков публикуются не целиком. Их тщательно отбирали и выстраивали некую композицию. Следовательно, проект этот кураторский. Точнее, даже, авторский, предполагающий наличие у редактора своей собственной позиции и концепции. Посмотрим, о чем нам пытались поведать господа-составители.
        Так, скажем, лирические зарисовки Льва Толстого – природа и люди – выглядят едва ли не клоном "Карамзина" Людмилы Петрушевской, странного междужанрового образования (ни стихи ни проза, ни рыба ни мясо), названного автором "деревенским дневником". Вот и глыба-граф описывает свое деревенское существование пастозными, густыми мазками. "Ни на ком так не поразительны ложные мысли, как на том, который присвоил их только из подражания. Глухое место, лопух, крапива, разваленный кирпич в тени ракиты от жара. – Сильно впечатленье воспоминания".
        "Если боитесь одиночества, то не женитесь". Чеховские заготовки для рассказов отдают интонациями нынешних писателей-сатириков, Михаила Жванецкого или эксплуатирующего один, однажды найденный прием Владимира Вишневского. "В русских трактирах воняет чистыми скатертями". Или: "Чем культурнее, тем несчастнее...", "Я твой законнорожденный муж..." Бацилла абсурда бытового говорения, запущенная в текст, давно стала уже стала заезженным приемом и общим местом текстов, рассчитанных на непосредственный отклик. "Тля ест растения, ржа металлы, а лжа душу". Уловка давно и без следа растворилась в теле культуры, и мы почти никогда не обращаем внимания на то, откуда же у нее "ноги-то растут".
        "Передо мной – холодный мрак могилы, // Перед тобой – объятия любви..." Звучит как пародия. Как концептуалист Дмитрий Пригов, лишивший современную поэзию содержания, оставивший ей лишь полые тела выхолощенных форм. Между тем, это заготовки Александра Блока для будущих мистических откровений. Его заметы и наблюдения оставляют ощущение общения с человеком весьма среднего и заурядного ума. "Зеленая скука. А город – серая скука..." В поэзии великого поэта Блока происходило какое-то чудо, из искры возгоралось пламя глубинного знания о сути вещей. В быту этого не происходит. Блок бегает по проституткам, пишет маме и ругается с женой.
        "Ах ты, мой прыщик! – сказала невеста нежно. Жених подумал, потом обиделся – разошлись". Новые книжки "Вагриуса" – не проникновение в писательскую лабораторию, не подглядывание за великими в замочную скважину. Это, скорее, эскизные наброски к эстетике нового века, еще одна станция на пути к уточнению диагноза и утончению лечения.