2.02. Образ и мысль

Книгу стихов "Марафон спиной вперед" представил Аркадий Сарлык. Заурядная позднесоветская поэзия с легкой присадкой КСП, при попытках говорить о высоком - об античности или о художнической доле - прорастающая лебядкинскими перлами: "он начал в юности писать мужской автопортрет", "гулял с вакханочками Вакх" и т.п. Книга, однако, имеет предисловие Александра Еременко, которое стеснительный автор попросил зачитать Александра Воловика.

2.02. Чистый Понедельник

Вечер переводчика Валерии Новодворской в значительной мере остался все же вечером политического публициста Валерии Новодворской. В части литературы Новодворская прочитала переводы из "Праведников" Альбера Камю (восторженно отозвавшись о французском экзистенциализме) и два текста Овидия, "Дедал и Икар" и "Века" (заявив, что античные тексты при переводе следует адаптировать к сегодняшнему восприятию, без чего они все равно непонятны). Новодворская также высказала свое мнение о современной поэзии (два настоящих поэта - Марина Кудимова и Дмитрий Быков) и критике (единственный настоящий критик - Лев Аннинский).

3.02. Эссе-клуб

Тема Алексея Саганя "Опыты антропологии искусства" была представлена статьей, опубликованной автором в студенческой православной газете "Татьянин день". Общая идея, насколько ее можно было уловить, сводилась к тому, что в искусстве главное - человек; отстаивая эту свежую мысль в качестве нового взгляда на сущность и назначение искусства, Сагань вызвал характером аргументации (в том духе, что дар стихосложения, равно как и язык, дается человеку от Бога при рождении) тяжелое недоумение присутствующих, выраженное в разных формах Светланой Богдановой, Максимом Борисовым, Дмитрием Кузьминым, Сергеем Соколовским и другими.

6.02. Георгиевский клуб

Вечер прозаика Георгия Балла оказался, как ни странно, первым сольным выступлением 70-летнего автора со "взрослой" прозой (как детский писатель Балл успешно работал с 60-х гг.). Небольшие рассказы Балла построены на сочетании экзистенциально-абсурдистских сюжетов с точностью и тщательностью предметных деталей, пейзажных описаний, речевых характеристик и психологических мотивировок, и хотя сам автор в качестве наиболее близкой себе фигуры называет Генриха Сапгира, но дух и эмоциональный тонус его прозы ближе скорее к авторам следующего поколения (скажем, к Анатолию Гаврилову). Балл также высказал свое отношение к различным фигурам современной и классической русской прозы; отметим суждение о рассказе 60-х (Балл выделил среди авторов того времени Виктора Голявкина, Розу Хуснутдинову и Геннадия Цыферова - два последних имени достаточно неожиданны).

6.02. Филиал Литературного музея

Вечер памяти Иосифа Бродского открылся, по обыкновению, магнитной записью авторского чтения "Рождественского романса". Говорили о Бродском Андрей Сергеев и Евгений Рейн; оба ограничились Бродским-человеком, почти не касаясь Бродского-поэта; Рейн аргументировал такой подход особенностями самого Бродского, которого тоже в первую очередь интересовала жизнь во всех ее проявлениях - и который поэтому "умел открыть шпилькой замок, зажечь спичку о натянутую брючину, знал рецепты удивительных коктейлей" и т.п. Сергеев прочитал также несколько стихотворений Бродского. Выступил также актер Валерий Золотухин, прочитавший любопытное письмо Бродского режиссеру Юрию Любимову с соображениями о постановке пьесы Еврипида "Медея", а также ряд стихотворений, при исполнении коих более или менее удачно, хотя и с непонятными целями, имитировал манеру чтения самого Бродского.

7.02. Shakespeare

Вечер прозаика Николая Климонтовича куратор клуба Наталья Перова открыла словами об оригинальном угле зрения на советскую действительность, найденном писателем в романе "Дорога в Рим", - это взгляд советского плейбоя, для которого авантюры с западными женщинами - род внутренней эмиграции. Климонтович поддержал такую интерпретацию своего сочинения, однако от прозвучавшего в обсуждении обвинения в сексизме открестился, заявив, что женщина для героя - не инструмент, а путь. Прозвучала глава из романа, "Тихий блюз", вполне самодостаточного новеллистического качества; перевод Джоанны Тернбалл, читавшийся Перовой пофрагментно с оригиналом, обнаруживал некоторую сглаженность, как стилистическую, так и в отношении непредставимых для западного человека реалий (так, если в подлиннике о некоем московском баре говорится, что в нем дешево разливали предназначенный для коктейлей вермут, то в переводе все-таки фигурируют дешевые коктейли с вермутом). Отвечая на вопросы о своем месте в сегодняшнем литературном пространстве, Климонтович уклонился от предметного разговора о границах литературы массовой и элитарной, обойдясь идентификацией себя с кругом таких авторов, как Евгений Попов, Виктор Ерофеев, Василий Аксенов.

9.02. Библио-Глобус

Презентация книги Алексея Цветкова-младшего "ТНЕ" (М.: Палея, 1997) несколько запоздала (книга вышла больше полугода назад) по причинам, очевидно, внелитературным: как отметил во вступительном слове Дмитрий Кузьмин, Цветков реализует в своей жизненной практике несколько неожиданный для послеоктябрьской отечественной традиции набор амплуа; этот мотив развил сам Цветков, с сожалением заметивший, что в его публичной репутации преобладает политико-публицистическая ипостась (Цветков является ответственным секретарем газеты "Лимонка"), хотя для него самого важнее литературная. Далее Цветков выступил с развернутым изложением своих взглядов на природу литературного творчества, следующих в целом учению Жана Лакана: автор транслирует в тексте свое представление о собственном теле, читатель же, ассоциируя себя с автором (а не с героем), это самоощущение симулирует. Цветков охарактеризовал свою задачу как переворачивание этой модели отношений между автором и читателем: симулируя некоторое самоощущение, автор программирует его в читателе. Далее Цветков зачитал (выбрасывая не нравящиеся ему места) рецензии на свою книгу: заметку из "ЛЖМ", статью Олега Киреева из журнала "Радек" (вызывающую, по его словам, "добрый юмор") и текст Аркадия Малера, который должен появиться в первом выпуске альманаха "Шестая колонна"; последний был особенно любопытен попытками вывести социологические характеристики текста не из содержательного, а из формально-стилистического плана ("антибуржуазный текст в принципе не делим на язык и сюжет" и т.п.). Примерно об этом же (проза Цветкова - "прорыв за пределы постмодернизма, который является, как известно, троянским конем буржуазии") говорил и социолог Александр Тарасов (впрочем, кажется, не совсем всерьез). В заключение Цветков прочитал из книги рассказ "Дезертир".

10.02. Авторник

Вечер поэта Александра Ожиганова в цикле "Редкий гость" стал первым публичным чтением 53-летнего автора с начала 70-х годов. Были представлены, с некоторыми отступлениями от хронологического порядка, стихи, написанные за последние тридцать лет. Творчество Ожиганова может быть интерпретировано как последняя попытка заполнить в русской поэзии экологическую нишу "проклятого поэта", некогда оставшуюся практически свободной из-за чрезмерной гражданской озабоченности "некрасовской школы". Сумрачный колорит лирики Ожиганова, определенная стилистическая угловатость, известная риторичность сближают ее с некоторыми изводами петербуржской школы (особенно с Александром Мироновым, с которым Ожиганов был близок в ленинградский период своей жизни на рубеже 60-70-х). За пределами вечера осталась работа Ожиганова с сюжетом и композицией стихотворных сборников, которые он метафорически уподобил романам.

11.02. Крымский клуб

Круглый стол, посвященный информационному бюллетеню "Литературная жизнь Москвы", открыл его редактор Дмитрий Кузьмин, подробно остановившийся на методологических основах работы бюллетеня. Определив литературную жизнь как совокупность конвенциональных каналов явления текста потребителю, Кузьмин отграничил ее от литературного быта, в котором потребитель априори не участвует. При этом, пояснил Кузьмин, не имеет значения, что в текущих обстоятельствах устная форма литературной жизни тяготеет к жанру профессионального клуба с участием исключительно лиц, причастных к литературе: в ходе литературного вечера часть литераторов становится в позицию потребителя (тогда как при работе, скажем, литературной студии такого позиционного распределения не происходит). Особую трудность при определении границ литературной жизни в ее устной форме представляет, по мнению Кузьмина, проблема автора: автор является здесь во плоти и крови, провоцируя опасное неразличение автора как субъекта и автора как инстанции порождения литературных текстов. Кузьмин очертил возможности преодоления такого неразличения: через качественный анализ высказывания, определяющий его как литературное или не относящееся к литературе, и через контекстный подход (то, что говорится в рамках публичного выступления и вне таковых, в кулуарах), - высказавшись, хотя и не вполне определенно, за приоритет второго принципа перед первым. Кузьмин заметил также, что как литературной жизни принадлежит важная роль в структурировании литературного пространства, так и бюллетень призван не только освещать ее, но и способствовать структурированию пространства литературной жизни с тем, чтобы это последнее было в наибольшей степени адекватно литературному пространству. Затем выступили другие сотрудники "Литературной жизни Москвы": Данила Давыдов продолжил тему литературной жизни и литературного быта, высказав ироническую идею бюллетеня "Литературный быт Москвы" и заметив, что сама по себе "ЛЖМ" является элементом не только литературной жизни, но и литературного быта, совмещая в себе аналитические задачи с развлекательной функцией, направленной исключительно на узкий круг постоянных участников и посетителей литературных вечеров. Екатерина Ваншенкина отметила ряд ценных возможностей, предоставляемых бюллетенем, - в частности, возможность анализа устного высказывания о литературе (этот жанр, важный для понимания культурной ситуации, до сих пор по большей части ускользал из поля зрения). Илья Кукулин остановился на особенностях текущей литературной ситуации, связав оживление клубно-салонной деятельности в 90-е годы с перемещением поэзии в центр литературной ситуации и проведя в связи с этим параллель с Серебряным веком. Далее последовали вопросы, частью касавшиеся, опять-таки, границ литературной жизни в представлении редакции "ЛЖМ": так, Татьяна Милова поставила проблему соотношения литературы с авторской песней, прозвучал и вопрос о современной драматургии (Кузьмин пояснил, что в идеале и пьесы современных авторов, идущие в театре, и выходящие книги, и литературная периодика, и, как подсказал Иван Ахметьев, представление актуальной литературы на радио и телевидении, - все это должно было бы входить в поле зрения информационного бюллетеня, освещающего литературную жизнь, - но в настоящее время такое расширение поля действий находится за пределами возможностей редакции; что же касается авторской песни, то, по предположению Кузьмина, следует разделять синтетическое искусство "бардов" и собственно поэзию, например, Александра Левина, для которой исполнение под музыку является параллельной, если не дополнительной, формой существования). На вопрос Александра Гаврилова о причинах безальтернативности и уникальности "ЛЖМ" Кузьмин ответил, что, к сожалению, сотрудниками бюллетеня едва ли не исчерпывается круг литературных критиков с достаточно широким диапазоном приемлемости - от Евгения Рейна до Ры Никоновой, а только такая широта подхода позволяет брать предметом исследования пространство литературной жизни в целом. Начавшееся вслед за этим обсуждение открыл Андрей Цуканов, обвинивший Кузьмина в навязывании своей точки зрения на литературные события в качестве монопольной и целенаправленном замалчивании неугодных ему участников литературной жизни (правда, не сумев привести в пример никого, кроме себя). Тенденциозный отбор материала превращает, по мнению Цуканова, "ЛЖМ" (Цуканов произносил "Лажа-М", сбиваясь обратно на "ЛЖМ" и упорно поправляясь) из аналитического и информационного издания в чисто художественное; изменить это положение дел могло бы, с точки зрения Цуканова, представление на страницах "ЛЖМ" разных мнений за подписями авторов. Кузьмин отверг все высказанные претензии, заявив, что никакой информационный бюллетень не может включать всю информацию, неизбежен отбор, в том числе и по качественному признаку, неизбежно и появление обиженных, чьи сочинения и высказывания не прошли сквозь сито этого отбора; что же до разных мнений, то никому не воспрещено их иметь и выражать на страницах самых разных изданий, тогда как "ЛЖМ" предназначена не для дискуссий, а для моделирования пространства литературной жизни как целостного и для выработки языка описания и анализа устной формы литературной жизни. Леонид Костюков в своем выступлении охарактеризовал принцип работы "ЛЖМ" как составление литературной карты, причем, по мнению Костюкова, тому или иному явлению уделяется тем больше внимания, чем менее освоена та область, в которую это явление на карте попадает; в результате, заметил Костюков, выдающиеся авторы подчас оказываются на периферии внимания бюллетеня, в то время как явлениям периферийным - особенно всякого рода дискуссиям - уделяется повышенное внимание. Кузьмин согласился с наличием такой проблемы, заметив, что ее корни - в том, что для разговора о литературе, интуитивно опознаваемой как "просто хорошая", не существует адекватного сегодняшней культурной ситуации, т.е. не архаизирующего языка. Однако на дальнейшее обсуждение этой сущностно важной проблемы (и иных вопросов подобного масштаба - в частности, о критериях определения актуальной литературы) сил собравшихся, к сожалению, не хватило. Владимир Герцик выразил общее одобрение деятельности "ЛЖМ", посетовав, однако, на многочисленные неточности в освещении его собственного участия в литературной жизни: так, в отчете о вечере Клуба литературного перформанса 21.11.97 говорилось, что Герцик огласил "значительную часть текста, сидя на столе", между тем как, по утверждению Герцика, в этой позе им была прочитана лишь небольшая часть текста. С короткими репликами выступили также Елена Пахомова, Рустам Рахматуллин, Герман Лукомников и др.

Комментарий куратора Крымского клуба Игоря Сида

12.02. Ахматовский культурный центр

Встреча с поэтом Сергеем Гандлевским открылась небольшой программой авторского чтения, составленной из стихов 90-х годов, расположенных в близком к хронологическому порядке; завершавшее программу совсем новое стихотворение "Памяти И.Б." удивило неожиданной для Гандлевского, особенно по контрасту с жесткой метрикой последних лет, мелодико-интонационной свободой. Основной акцент был сделан на последовавшей беседе, в которой с редкой для подобных встреч гармоничностью сочетались темы литературные и экзистенциальные. Вопрос об эмоциональной эволюции Гандлевского в сторону определенной мизантропичности (впрочем, направленной в первую очередь на себя) был поставлен Вячеславом Гавриловым и продолжен Дмитрием Кузьминым, предположившим, что своего рода девизом предыдущего этапа в творчестве Гандлевского (2-я половина 80-х) можно было бы поставить строчку "Много все-таки жизни досталось мне"; Гандлевский отчасти согласился с высказанными соображениями, заметив, что человеку свойственно с течением времени и по мере самопознания относиться к себе более критически, и такая позиция, разумеется, проникает в стих (вообще, по мнению Гандлевского, "как только в себе что-то познаешь и определяешь - начинаешь к этому испытывать отвращение"); впрочем, один из участников беседы отнес впечатление возросшей этической и эмоциональной жесткости стихов Гандлевского на счет манеры чтения. Среди особенностей поэтики Гандлевского внимание участников разговора привлекли обширное использование детского фольклора и, прежде всего, цитатность, по поводу которой Гандлевский выступил с развернутым объяснением: с его точки зрения, цитатность у него и у "постмодернистов" мотивирована по-разному: "постмодернисты" работают с чужим словом, это входит в представление о норме художественного высказывания, Гандлевский же мыслит себя в рамках традиционных представлений об искусстве как о говорении своими словами, но своими - не только в поэзии, но и в жизни, - для него являются именно слова, взятые из литературы, цитаты. Тему продолжила Мария Ремизова, отметившая, что свойственная поэзии Гандлевского отстраненная (достигаемая в том числе и обилием цитат) интонация при передаче неподдельных переживаний лирического "я" является совершенно естественной, если не единственно возможной, в нынешней культурной ситуации. Реплика Кузьмина о том, что именно таким положением вещей и определяется, по Умберто Эко, явление постмодернизма, вызывающее столь негативные эмоции у большинства участников беседы, не вызвала никакой реакции. В заключение Гандлевский высказал ряд соображений более общего характера, отметив, что не бывает неискушенного искусства, что простота и естественность искусства - это всегда кажимость (впрочем, он тут же согласился со Светланой Максимовой, добавившей, что, несмотря на это, искусство всегда стремится к простоте, естественности и неискушенности).

13.02. Георгиевский клуб

Презентация книги Нины Искренко "Непосредственно жизнь" (М.: АРГО-РИСК, 1997) - 23-го тома из подготовленного самою Искренко собрания сочинений (годом раньше в том же издательстве вышел 20-й том, "Интерпретация момента", также представленный в Георгиевском клубе 14.02.97). Слегка театрализованную читку вошедшей в книгу пьесы "Вишневый сад продан?", пародирующей одновременно и чеховский первоисточник, и прямолинейные рецепции фрейдизма в русской культурной традиции, показал Павел Митюшев, выступивший в качестве постановщика и в роли Раневской, а также на добрую четверть переписавший текст Искренко; среди прочих участников постановки выделялся исключительной органичностью дуэт Николая Байтова и Владимира Тучкова - Ани и Вари. Затем стихи Искренко - по большей части из только что вышедшей книги - читали Дмитрий Кузьмин, подготовивший ее к изданию, Игорь Иртеньев, Юлия Скородумова, Света Литвак, Евгений Бунимович, Александр Самарцев, Николай Винник, Митюшев, Тучков; особый интерес вызвали прочитанные Байтовым неопубликованные прозаические миниатюры Искренко из цикла "Сны на голодный желудок". Несколько авторов выступили также со своими текстами - в том числе Иван Жданов, Владимир Строчков (миниатюры из цикла "Текстикулы"), Самарцев, читавший стихотворение памяти Искренко.

13.02. ЦДЛ

Вечер поэта Генриха Сапгира открыл цикл вечеров, посвященный сорокалетию Лианозовской школы. Инициатор цикла Александр Глезер во вступительной речи отметил бескомпромиссность противостояния лианозовцев режиму, а также заявил, что лианозовцы породили как концептуалистов, так и иронистов (типа Иртеньева и Кибирова); обратившись к творчеству Сапгира, Глезер сравнил его с Пикассо: "Пути Сапгира неисповедимы". С приветствиями выступили также Лев Анненский, предложивший считать основой творчества Сапгира парадокс: "человек, не приемлющий эту реальность, целиком погружен в эту реальность," - и Юрий Кувалдин, рассказавший о трехтомнике Сапгира, подготовленном его издательством "Книжный сад" совместно с глезеровской "Третьей волной". Сапгир читал одно из последних стихотворений, "Строфилус", а также старые стихи - из книг "Голоса", "Этюды в манере Огарева и Полонского", "Развитие метода", "Сонеты на рубашках" и поэму "Жар-птица".

14.02. Музей Сидура

Чередуя пение и чтение, Александр Левин представил как хорошо известные стихи, так и новые, часть из которых должна войти во второй альбом Левина. Среди прочего была представлена "Песня о народных Гайаватах" (сочиненная совместно с Владимиром Строчковым), музыку к которой Левин импровизировал. Строчков прочитал стихотворение "Стафилин", после которого Левин исполнил "Ответ насекомого В.Строчкову". Вечер закончился, по предложению Андрея Сергеева, "Пивной песней".

14.02. Shakespeare

Вечер поэта Ивана Жданова. Жданов прочитал несколько стихотворений из книги "Неразменное небо", параллельно звучали переводы Джона Хая и Патрика Генри из так же озаглавленной англоязычной книги, выпущенной в США в 1997 году. В краткой беседе после чтения Жданов остановился на особенностях русской просодии, благоприятствующих выживанию конвенционального стиха (подвижное ударение, свободный порядок слов в предложении и т.п.). После того как в репликах Наталии Перовой и Александра Иванова наметился вопрос о соотношении поэтики Жданова с постмодернистской культурной парадигмой, Жданов волевым решением прервал разговор и закончил вечер.