17.02. Эссе-клуб

Тема "Литератор в школе", заявленная Алексеем Устиновым, получила один из самых высоких рейтингов при голосовании 21.01. поскольку значительная часть участников эссе-клуба заинтересована в ней лично. Поэтому разговор носил достаточно живой и предметный характер, несмотря на бессвязное и беспредметное вводное выступление Устинова, не сказавшего о литераторе ничего, а о школе сказавшего, что она переживает кризис (т.е., собственно, тоже ничего). Профессиональную справку о действительном состоянии российской школы в целом дали Евгений Бунимович (в свободное от занятий поэзией время курирующий образование в Московской городской Думе) и Леонид Костюков; о своем подходе к преподаванию литературы в средней школе высказались, на основании практического опыта, Костюков, Алексей Кубрик, Александр Гаврилов и Дмитрий Кузьмин. Костюков сформулировал задачу преподавания литературы как воспитание читателя; к этой мысли присоединился Кубрик, добавив, что необходимыми условиями реализации такой задачи должна быть опора учителя на свой читательский опыт и "уменьшение угла обзора", т.е. ограничение школьного курса текстами, которые могут быть востребованы сегодняшним читателем (это, по мнению Кубрика, литература XX века) и которые входят в личный читательский опыт преподавателя. Костюков и Кубрик рассказали также о своих опытах преподавания creative writing. Другой подход предложил Гаврилов, заявивший, что в его педагогической практике ведущей задачей было формирование навыка видения целого: произведение как здание, которое нужно уметь обжить и освоить; такой навык, по мнению Гаврилова, весьма важен в жизни и может быть выработан в школе только на уроках литературы. Отдельную позицию заявила Татьяна Милова, назвавшая освоение литературной классики всеми без исключения учащимися непременным условием сохранения единства национальной культуры, но не сумевшая, однако, аргументировать эту мысль. Костюков, Кубрик и присоединившийся к ним Владимир Березин, напротив, настаивали на том, что обучение литературе не может быть ориентировано на полную поголовность. Завершил дискуссию Кузьмин, сформулировавший три задачи школьного цикла литературы: чисто познавательную (сумма знаний по истории и теории литературы - не требует серьезных усилий и может быть уложена в годичный лекционный курс), эстетическое воспитание (о чем говорили Костюков и Кубрик) и этический практикум вкупе с социально-психологическим моделированием (один из аспектов этой задачи был затронут Гавриловым); из этих трех задач, с точки зрения Кузьмина, всеобщей необходимостью для школьников обладает лишь третья. Бунимович призвал литераторов активнее идти в школу в различных качествах, потому что в противном случае неоткуда ждать прироста читателей. В заключение вечера Кузьмин заметил, что тема "Литератор в школе" имеет и другую сторону: воздействие школьной жизни и преподавательского дела на творчество писателя, школа как материал литературы, - но на этот поворот сюжета ни времени, ни сил уже не осталось.

18.02. Крымский клуб

Вечер прозаика Андрея Урицкого. Урицкий читал маленькие рассказы последних двух лет, в большинстве своем построенные на одном и том же приеме: связное и вполне реалистическое повествование неуклонно накачивается экзистенциальным отчаянием, в какой-то момент парализующим нарративную возможность, - и текст сбивается на другое, обрывая сюжет хотя бы и на полуслове. Однако точность и разнообразие привлекаемого жизненного и бытового материала, а также тонкая работа с литературной традицией, воспринявшей уроки Чехова через призму творчества Хармса, не позволяют говорить о самоповторе: каждый текст остается неожиданным и самобытным. В середине программы Урицкий, заметив, что "читать чужие стихи стало уже традицией", прочел несколько стихотворений Георгия Карманникова (видимо, чья-то мистификация) и Александра Егорова. В вечере принял участие также музыкант Вадим Каневский с манерной мелодекламацией более ранних текстов Урицкого из книги "И так далее".

19.02. Ахматовский культурный центр

Вечер поэта Константина Кравцова, представившего только что вышедший сборник стихов "Приношение" (М., 1998). В творчестве Кравцова преобладают религиозные мотивы, оборачиваясь, однако, удачей только в тех случаях, когда православный пафос соединяется с непосредственным лирическим переживанием, - иными словами, не в религиозной поэзии (несколько принужденной, подчас злоупотребляющей славянизмами), а в поэзии с ощутимой религиозной подкладкой. В состоявшейся затем беседе Кравцов высказался против выдвинутой Новым временем идеи самодостаточности искусства, заявив о необходимости вернуться к представлению о творчестве как части делания во имя чего-то высшего; образец такого литературного поведения Кравцов видит в Мандельштаме. Из современной религиозно фундированной поэзии Кравцов выделил "Сонеты к Пречистой Деве" Владимира Микушевича, отозвавшись прохладно о стихах Вениамина Блаженного (можно предположить, что в основе этого неприятия - внецерковный, стихийный характер религиозности последнего); Кравцов отметил также влияние на себя присутствовавшего Ивана Жданова (автора предисловия к представленной книге).

19.02. Музей Маяковского

Вечер прозаика Юрия Мамлеева был предварен оккультистским перформансом Александра Элмара и выступлением Александра Дугина, заметившего, что на смену Золотому и Серебряному веку русской литературы должен прийти Медный (либо Бронзовый) век, век героев; если он действительно наступит, то будет веком Мамлеева, если нет ≈ Мамлеев останется неразгаданным титаном русской литературы. Мамлеев представил, помимо известных рассказов "Человек с лошадиным бегом" и "Ерема-дурак и Смерть", рассказы неопубликованные или опубликованные только за границей: "Приход лесного человека", "Новые нравы", "Удовлетворить", "Золотые волосы", "Случай в могиле". Отвечая на вопрос о своем отношении к Бродскому, Мамлеев заявил, что общемировой уровень поэзии во второй половине нашего века понизился; по мнению Мамлеева, единственный русский поэт этого периода, оригинальный на общем уровне русской поэзии, ≈ Леонид Губанов. Выступили также искусствовед Сергей Попов, организатор проходящей в Музее выставки "Потаенная Москва", который отметил, что как можно говорить о Петербурге Достоевского, так можно говорит о Москве Мамлеева, и Вилли Мельников (чьи фотоработы также представлены на выставке).

19.02. Политехнический музей

Юбилей журнала "Литературное обозрение" (25 лет). Главный редактор журнала Виктор Куллэ рассказал о новой структуре журнала, остановившись на тематических блоках, посвященных современным русским авторам, и представил литераторов, чье творчество значимо для нового "Литературного обозрения". Со стихами выступили Тимур Кибиров и Виктор Коваль (обоим отведено значительное место на страницах первого номера журнала за этот год), а также Евгений Рейн, Сергей Гандлевский, Михаил Айзенберг, Вадим Степанцов и Павел Грушко, который будет курировать в журнале вопросы художественного перевода; сам Куллэ также прочитал два стихотворения, оговорившись, что в журнале свои стихи печатать не будет. С речами выступили Татьяна Бек, Владимир Новиков и Сергей Чупринин; последний охарактеризовал мероприятие как поминки по старому "Литературному обозрению" и день рождения нового "Литературного обозрения", сконцентрировавшись в своем выступлении преимущественно на первом аспекте. Две песни исполнил Александр Мирзаян.

20.02. Георгиевский клуб

Акция-семинар Евгении Воробьевой на сей раз была посвящена живому и действующему автору: таковым оказался Сергей Соколовский, выступивший в начале с чрезвычайно любопытным текстом "Опыт силлабической организации" - рядом слабо связанных и сильно различающихся по стилю и материалу фрагментов с исчезающей нарративностью, разбитым на тонически не урегулированные 12-сложные стихи. Акция была озаглавлена "Эффект присвоения" (мы же от себя озаглавим ее "Каша из топора - 2"). Для начала Воробьева предложила присутствующим "представить себе метафизический канат": это - образ интерпретации; смысл произведения располагается посередине каната; автор и критик (было, по просьбе Дмитрия Кузьмина, уточнено, что различение критического, литературоведческого, эссеистического и т.п. дискурсов не проводится, и речь идет о любом оперировании другим текстом как предметом рефлексии) вступают в очное состязание по перетягиванию каната, пытаясь "присвоить" смысл. Внепозиционное мышление делает любой вопрос, поставленный Воробьевой, лишенным всякого смысла: ведь автор, после того как произведение создано, может говорить о нем из самых разных позиций, с каждой из которых специфика авторского знания о предмете будет взаимодействовать по-разному; с другой стороны, характер "присвоения смысла" кардинально меняется в зависимости от дискурса. По счастью, остальные участники акции оказались вполне свободны от химерических идей Воробьевой и от "перетягивания каната" отказались. Выступившая в роли "критика" Ольга Готлиб отметила, что критика в ее понимании не претендует на всеохватность, заведомо имея в виду лишь некоторые элементы рассматриваемого текста, некоторые его смыслы, и вовсе не настаивая при этом на их главенстве; в тексте Соколовского Готлиб попыталась выделить основу связности фрагментов, истолковав его как своего рода описание алхимического опыта и указав на имеющиеся в разных частях упоминания и намеки, которые можно связать с сырьем, инструментарием и процедурами алхимии. В свою очередь Соколовский отказался от какой-либо полемики с интерпретацией Готлиб, полностью сконцентрировавшись на процессе создания своего сочинения, своих творческих задачах и степени их реализации (по утверждению Соколовского, задачи эти носили внелитературный характер: он пытался создать ритуально-магический текст, для чего и воспользовался, в частности, экзотическим для современной русской литературы силлабическим принципом организации материала; однако задуманное не получилось, и неудача во внелитературной плоскости обернулась удачным, с его точки зрения, литературным сочинением, представляющим собою осколки куда более развернутого и вполне повествовательного целого). Дискуссию открыл Кузьмин, поздравивший "критика" и особенно автора с образцовым следованием избранной позиции и констатировавший, что при таком следовании полемика невозможна и излишня: автор говорит (и это сфера его исключительной компетенции) о том, что предшествует тексту и остается в нем непроявленным, критик же, напротив, исключительно о данности текста; таким образом, участники акции наглядно продемонстрировали методологическую несостоятельность ее инициатора. Дальнейшая беседа с участием Татьяны Михайловской, Ильи Кукулина, Данилы Давыдова и др. была посвящена непосредственно тексту Соколовского и вызвавшим его к жизни авторским воззрениям, сводившимся в конечном счете к идее приоритета жизненных задач и явлений перед литературными. Под занавес мероприятия Воробьева попыталась вернуться к исходной идее акции, предложив свою интерпретацию текста Соколовского, восстанавливающую из фрагментов последовательный сюжет; Соколовский принял и эту интерпретацию, несколькими отрывочными замечаниями тут же дав понять, что подлинный исходный сюжет не имел ничего общего с воробьевской реконструкцией. Вечер завершился попыткой Воробьевой, Готлиб и Соколовского хором зачитать текст авторского комментария Соколовского к собственному сочинению, превратившийся из-за сбоя принтера при распечатке в сплошную последовательность гласных с диакритическими знаками.

20.02. ЦДЛ

Вечер воспоминаний о лианозовской школе прошел отчасти экспромтом после отказа Игоря Холина от персонального вечера в рамках юбилейных мероприятий. Акцент был сделан на художниках-лианозовцах; выступили Александр Глезер и Всеволод Некрасов, Юрий Волкогонов прочитал главы из воспоминаний Оскара Рабина.

21.02. Shakespeare

Вечер советской поэзии - к Дню Советской Армии был подготовлен Олегом Шишкиным, читавшим - по большей части без перевода на английский - стихи Маяковского, Светлова, Багрицкого, Симонова. Завершили программу стихотворения Игоря Иртеньева - свидетельство, по мнению Шишкина, смерти советского стиля. Шишкиным и Александром Гавриловым была дана характеристика советской поэзии как построенной на воле к смерти (герой советской поэзии - человек, отдавший жизнь за идею, то есть уже не совсем живой), в силу чего была обречена шестидесятническая попытка ее гуманистической ревизии.

23.02. Чистый понедельник

Вечер прозаика Валерии Нарбиковой открыли вступительными словами куратор салона Марина Тарасова и филолог Андрей Ранчин, остановившиеся на стилистическом своеобразии нарбиковской прозы, ее глубокой поэтичности: по словам Ранчина, "эта проза напоминает поэзию, потому что в ней значимыми оказываются даже грамматические категории... Все в языке становится героем текста". Звучали короткие тексты, в незначительной части вошедшие в прошлогоднюю книжечку "Время в пути", а в большинстве своем не опубликованные (в том числе из цикла "Девочка показывает"); проза Нарбиковой становится все более импрессионистичной, музыкальной, с ослабленной нарративностью; впрочем, на прямой вопрос Нарбикова ответила, что рассчитывает в дальнейшем вернуться к более объемной и более повествовательной форме. С репликами, высоко оценивающими творчество Нарбиковой, выступили Павел Грушко, Александр Глезер и другие.

23.02. Библио-Глобус

Вечер поэта и прозаика Сергея Мэо предварили краткими выступлениями Дмитрий Кузьмин и Елена Трофимова, говорившие о любопытном влиянии рок-культуры на литературу, как оно проявляется у Мэо. Мэо прочитал небольшой рассказ и две поэмы, одна из которых - "Муза на привале" - оказалась непосредственно связана с датой мероприятия, а также показал небольшой бук-артовский проект, показав себя тем самым и в качестве художника-графика (в соответствии с общей важностью для Мэо фольклора и детской литературы как интертекста и источника вдохновения книга состояла из двустиший, в которых загадка зарифмована с отгадкой: "Для кого работает аптека? - Для человека."). В соседнем помещении одновременно выступал с воспоминаниями генерал КГБ Иван Вертелко.

23.02. Образ и мысль

Светлана Максимова открыла свой вечер обещанием не читать прозу, дабы "не омрачать праздник" (пояснив, что под праздником имеет в виду первый день Масленицы). Стихи читались в хронологическом порядке, а потому можно было наблюдать, как лирика позднесоветского образца (Максимова училась в Литературном институте у Евгения Винокурова) из книги "Вольному воля" (1988) прорастает элементами мистики и метафизики в духе плохо переваренного Серебряного века, вышедшими на первый план в книге "Рожденные сфинксами" (1994, подзаголовок "Театр поэтических мистерий").

24.02. Авторник

Цикл "Редкий гость": вечер поэта Веры Павловой. Читались стихи из книги "Небесное животное", а затем стихотворения последнего времени, разделенные небольшим циклом прозаических миниатюр "Сурдоперевод"; прозвучал также представленный в виде текста (и опубликованный в журнале "ОМ" в качестве рецензии на книгу) список слов, выловленных в тексте книги компьютерной программой проверки орфографии, состоящий примерно в равной пропорции из имен великих деятелей искусства и инвективной или сленговой лексики, связанной с сексуальной сферой. Сексуальность продолжает оставаться в центре павловской поэзии, так же органично сочетаясь с мотивами творчества, как верлибрическая миниатюра, вплоть до моностиха, уживается у нее со столь же малоформатными, но метрическими (и даже, можно сказать, акцентированными на метрической стороне) стихами. Культурологически творчество Павловой чрезвычайно любопытно в том плане, что, полностью соответствуя феминистским представлениям об активности и открытости женского самовыражения, Павлова решительно отказывается от ревизии традиционных представлений о женской доле. От обсуждения своих сочинений по окончании вечера Павлова предпочла осторожно уклониться.

25.02. Крымский клуб

Вечер поэтов Виктора Коваля и Виктора Куллэ. Коваль представил обычную программу своих публичных выступлений, расширенную двумя редко исполняемыми (вероятно, из-за большого объема) текстами: поэмой "Гомон" и большим стихотворением под условным названием "В поисках неизвестного", - абсолютизирующими соответственно два ведущих хода художественного мышления автора: создание звукового и пластического соответствия образа или идеи и своеобразное сюжетно-стилевое двухголосие (в данном случае - контрапункт двух не имеющих ничего общего, но тесно переплетенных в тексте мотивов: поиски снежного человека и припоминание номинального руководителя советского государства во время смерти Сталина). Отвечая на вопрос о жанрово-видовой характеристике своих работ, Коваль обратился к понятиям "мелодекламация" и "речитатив", а также сообщил, что во время гастролей в Англии в начале 90-х его манеру исполнения называли рэпом (следует, впрочем, добавить, что правомернее было бы говорить о театрально-концертном начале в искусстве Коваля, поскольку в его авторской презентации текстов важную роль играют и пластика, и мимика, и жест). Похоже, что устная форма существования оказывается для большинства текстов Коваля приоритетной; во всяком случае, в почти гипотетическом пока отрыве от авторской подачи многие произведения Коваля находят немало аналогов в творчестве Игоря Иртеньева, Владимира Строчкова, Андрея Кнышева, Марины Кулаковой и др. Коваль признался также, что первоначальным толчком к формированию своеобразной исполнительской манеры стало выступление в середине 80-х на полуофициальном литовском фестивале "Казюкас": во вполне балаганном духе он рекламировал на ярмарке товар сувенирной лавочки своего товарища. Куллэ так же, как и Коваль, держался по большей части достаточно давних текстов, не оставив, однако, равнодушными тех слушателей, которые со сложными чувствами обнаружили, что главный редактор журнала "Литературное обозрение" не только не знает, сколько "о" в глаголе "водрузить", но и не стесняется дважды в разных стихотворениях это незнание продемонстрировать.

26.02. Ахматовский культурный центр

Встреча с прозаиком Михаилом Новиковым, вопреки обыкновенной структуре вечера, началась с дискуссии, тему которой предложил сам Новиков: о дневниковой литературе. Отталкиваясь от дневника К.И.Чуковского и многих других источников, Новиков предположил, что повышенный интерес к этой литературе сопряжен с кризисами исторического сознания, когда человек, не в состоянии сформировать общее представление о потоке истории, хватается за атомарные элементы истории - отдельные дни отдельного человека. В то же время дневник как тип текста предельно историчен, поскольку его сюжет (в идеальном случае) - внешний по отношению к нему сюжет истории. Довольно быстро разговор перешел от дневниковых текстов к журналистским, поскольку Новиков - штатный сотрудник газеты "Коммерсантъ". Сам он оценил ситуацию "писатель в газете" как вполне нормальную, посетовав лишь, что в России никак не зародится аналог американского "нового журнализма", добавляющего в чисто журналистский по материалу и взгляду на материал текст явно прописанную личность автора. Впрочем, считает Новиков, и без этого в журналистике интересно работает ряд литераторов: Татьяна Толстая, Вячеслав Курицын (правда, полагает Новиков, "уж больно много пишет" - порой в ущерб качеству) и др. При этом, отзываясь на предложенное Дмитрием Кузьминым разграничение писателя, работающего в газете журналистом и отчасти применяющего свои творческие способности в этом деле, - и писателя, реализующего в рамках газетного пространства свои писательские задачи (как пример второго был приведен Борис Кузьминский), - Новиков высказался решительно в пользу первого, поскольку только в этом случае в руках у писателя оказывается живое дело. С этим, весьма оптимистичным взглядом на вещи не согласились Герман Лукомников, пожалевший, что яркие литераторы уходят из литературы в хотя бы и смежные сферы, и Иван Ахметьев, высказавший Новикову предназначенный всему журналистскому цеху упрек в деформации реальной картины культурной жизни, в частности - в исключении из нее Всеволода Некрасова (это ответвление темы вызвало особенно бурное, но несколько разбросанное обсуждение с участием Кузьмина, Леонида Костюкова и Рустама Рахматуллина). В качестве прозаика Новиков прочитал небольшой отрывок из пишущегося в последние пару лет прозаического текста "Шарики", блестяще имитирующего и пародирующего стиль и способ повествования "перестроечного" антисталинского романа (впрочем, задачи этой пародии из отрывка остались неясны).

26.02. Литературная гостиная Московского Еврейского Общинного Дома

Вечер, посвященной первой годовщине деятельности гостиной, носил по большей части праздничный характер с оттенком семейного торжества. Отчасти вписал его в контекст литературной жизни прозвучавший текст хозяйки салона Рады Полищук "Абсолютно гениальный рассказ" - иронический, хотя и в доброжелательном ключе, портрет Евгения Рейна, близкий по жанру к аналогичным текстам самого персонажа.

27.02. Георгиевский клуб

Вечер Ры Никоновой. Как всегда на выступлениях этого автора, была представлена чрезвычайно разнообразная программа с преобладанием миниакций, литературная составляющая которых зачастую ограничивалась названием, близким по качеству к стихотворной миниатюре ("Жестовые диагонали в красных перчатках для небесных кроликов, плохо державшихся за власть", и т.п.). С точки зрения литературы особый интерес представляли некоторые тексты, относимые Никоновой к "координальной поэзии": каждая часть стихотворения ("стихоид"?) произносится в другом положении тела - либо за счет попеременного вставания и усаживания, либо за счет поочередного разворачивания головы в разные стороны, - тем самым возникает новый, неожиданный способ внесения в текст дополнительного членения, а значит, возможность, по аналогии с карточками Льва Рубинштейна, новой системы стихосложения. В финале выступления прозвучали чисто вербальные тексты, в том числе ряд пародийных парафразов пушкинской поэзии. Во втором отделении вечера состоялся объемный и весьма любопытный разговор, в ходе которого Никонова много рассказывала о своем творческом пути (заметив, в частности, что многое в ее эволюции объясняется условиями существования: долгое время не было ни малейшей возможности публичных выступлений, первое из которых состоялось в Ленинграде в 1983 году, - отсюда преимущественное внимание к визуальной стороне текста, заставившее затем, когда такая возможность появилась, искать способ передачи визуальных эффектов голосом или жестом; так, например, возникли знаменитые цветные рупоры, используемые Никоновой для передачи цветовой окрашенности определенного участка текста). Был затронут также ряд важнейших теоретических аспектов творчества Никоновой. Так, Михаил Сухотин предположил, что невербальный текст появляется у Никоновой как обнажение структуры вербального текста, пояснив, что именно так развивалось творчество Андрея Монастырского. Никонова поддержала эту идею, приведя ряд примеров из собственной практики (в некоторых случаях трактуя вербальный элемент или использование звуков языка как факультативную часть текста), однако акценты расставила иначе, заявив, что вербальное искусство, как и любая область культуры, стремится к "распуханию", поглощению других сфер, в данном случае - к экспансии в область невербального. Никонова, однако, уклонилась от сопоставления своей работы, идентифицируемой как литературная, со сходной работой представителей визуального искусства, осуществляющих, со своей стороны, экспансию в пространство вербального, ограничившись оценкой работ Ильи Кабакова как малоинтересных. Развивая эту тему, Дмитрий Кузьмин предложил следующую метафору: если у женщины начинает расти живот, то это может быть ожирение, рак или беременность; принципиальное отличие третьего варианта от первых двух состоит в том, что в результате на свет появляется новое существо, в рождении которого участвовала не только женщина. Соль аналогии, по Кузьмину, в том, что отношения визуального и вербального искусств протекают именно по этой схеме, и родившийся ребенок - визуальная поэзия - в равной мере не является литературой и визуальным искусством. Никонову, однако, такой подход не устроил, и ее ответ можно интерпретировать в том смысле, что вербальное всегда было беременно визуальным, но лишь в XX веке это положение вещей было хорошо осознано. Никонова настаивала на том, что статус того или иного текста как литературного, живописного, музыкального, математического и т.д. определяется волевым решением автора. Другие теоретические моменты были пройдены по касательной: так, на вопрос Александра Левина о возможности исполнения ее сочинений другими лицами по имеющимся записям ("партитурам") Никонова ответила, что не видит для этого серьезных препятствий, пояснив в дальнейшем, что по большей части принципиально значима лишь схема, костяк текста (скажем, в "координальной поэзии" важно само соотношение направлений, а конкретная реализация не отражена в партитуре и может варьировать от взгляда в соответствующую сторону до жеста рукой или движения всем телом); таким образом, проблема соотношения творчества Никоновой с традиционными театральными практиками и - структурно - с музыкальными произведениями остается открытой. В разговоре также приняли участие Андрей Бычков (выразивший удивление по поводу того, что Никонова не переходит грань, отделяющую ее от чистой импровизации, продолжая держаться партитуры как основы, - добавим, что, тем самым, Никонова не порывает окончательно с традиционным для европейской культуры концептом искусства), Сергей Завьялов (охарактеризовавший работу Никоновой как воскрешение нереализованных путей и возможностей искусства, начинающееся со своеобразного возврата в довербальную эпоху, во времена палеолита) и другие. Никонова неожиданно легко согласилась с замечанием Левина о том, что чисто вербальные ее тексты сильно проигрывают по уровню более радикальным работам, пояснив, что на нынешнем этапе своего творчества она на этих стихотворениях, в сущности, отдыхает. Вечер закончился акцией Германа Лукомникова, прочитавшего по девственно белому листу, позаимствованному у Никоновой, стихотворный текст, декларирующий статус Лукомникова как визуального, сонорного, тактильного и т.п. поэта на том основании, что его можно увидеть, услышать, пощупать и т.п. (каковые ощущения и были навязаны публике в самой радикальной форме).

27.02. ЦДЛ

Вечер поэта Всеволода Некрасова в рамках лианозовских юбилейных торжеств Александр Глезер вновь открыл объяснениями открытий лианозовцев, подчеркнув, в частности, что концептуализм был создан лианозовцами задолго до Дмитрия А. Пригова и Льва Рубинштейна - но концептуализм с болью и любовью. Некрасов начал свое выступление открытым письмом к администрации ЦДЛ, припомнив этой организации дискриминационные ставки, по которым должны были некогда оплачиваться его выступления как не-члена Союза писателей, и потребовал от ЦДЛ компенсации в размере 200 рублей. Затем на протяжении более чем двух часов без перерыва читались стихи, сперва новые (в том числе значительная часть текстов, составивших имеющую вскоре быть изданной "Deutsche Buch"), затем классические произведения 60-70-х; особо были выделены посвящения лианозовцам. Чтение стихов перемежалось обычными инвективами в адрес всех и вся, вышедшими на сей раз далеко за пределы литературы (в частности, объектом жесткой критики Некрасова стала телекомпания НТВ). Отвечая на вопросы, Некрасов выделил среди молодой литературы поэзию Николая Звягинцева и книгу Алексея Михайлова "Межлокальная контрабанда".

27.02. Литературный музей

Презентация трех последних номеров (с 4 по 6-й) журнала "Газета ПОэзия". Со стихами выступили Андрей Вознесенский, Елена Кацюба, Борис Викторов, Вадим Рабинович; эпиграммы на российских политиков в стихах и прозе читал Игорь Холин, стихи на экзотических языках - Вилли Мельников (заметивший, что трудности вызывает не столько сочинение текстов на, скажем, древнеисландском или полинезийском, сколько адекватный перевод их на русский язык). Михаил Дзюбенко прочитал изящное эссе о семиотике одежды, не обремененное никакими ссылками, кроме как на Бориса Гройса. Вел вечер главный редактор журнала/газеты Константин Кедров, резко отзывавшийся о политической, социальной и культурной ситуации в России (в том числе в связи с делом Алины Витухновской).

28.02. Shakespeare

Встреча с эссеистом Петром Вайлем, вопреки обыкновению, не включала чтения текстов. Вайль коротко рассказал о своих творческих занятиях последнего времени: он заканчивает книгу очерков "Гений места", в которой о городах мира рассказывается через образ связанного с городом деятеля культуры (Лос-Анджелес - Чаплин, Мюнхен - Вагнер, Токио - Кобо Абэ и т.п.). Основу вечера составил разговор о литературной премии имени Аполлона Григорьева, жюри которой Вайль в этом году возглавлял. Вайль оценил премию как весьма важную для русской литературы, поскольку, в соответствии с критическими принципами ее патрона, присуждается она исключительно в связи с художественными качествами произведения, помимо какой-либо социальной ангажированности. Характеризуя ситуацию в литературе на текущий год, Вайль констатировал общий высокий уровень и колоссальное разнообразие современной русской литературы, заявив: "Мы выбирали первых среди равных". В то же время он счел нужным отметить некоторые тенденции, важные для ситуации. В поэзии это, по Вайлю, возврат в центр внимания критики и читающей публики достаточно традиционных явлений, потеснивших "Пригова и его художественных единомышленников" (на вопрос о том, кто эти единомышленники, Вайль не ответил); в качестве наиболее важных для себя авторов Вайль назвал Льва Лосева и присутствовавшего Сергея Гандлевского. В прозе, по мнению Вайля, выделить ведущую тенденцию труднее, однако наибольший интерес, кажется, представляют произведения, несколько выходящие за пределы привычных жанрово-стилевых канонов (помимо лауреата премии Ирины Поволоцкой Вайль назвал еще "Дочь самурая" Анастасии Гостевой). За выступлением Вайля последовала острая полемика с Дмитрием Кузьминым, заявившим, что, при всем уважении к членам жюри и лауреатам, премия Аполлона Григорьева основана на совершенно ложном понимании задач литературной премии. Как и Букер с Анти-Букером, премия Григорьева присуждается за некий "лучший текст", критерии определения которого носят чисто субъективный характер, но сама постановка вопроса предполагает возможность выстроить все существующие произведения по общему ранжиру, составить из них единую иерархию; более того, как добавила Наталья Перова, премия Григорьева готова даже строить общую иерархию для поэзии и прозы, что уж вовсе странно. Между тем этот подход к искусству носит, по мнению Кузьмина, чисто тоталитарный характер. Ему следовало бы противопоставить идею множественности иерархий, перекрещивающихся и дополняющих друг друга, и, соответственно, специализированные премии, отмечающие, к примеру, наиболее успешную работу в рамках определенной традиции, определенного подхода к литературе. Вайль не согласился с этим, заявив, что, по его мнению, никаких критериев, кроме личного читательского впечатления, просто нет, и вопрос лишь в количестве литературных премий, которых в России около 400, а во Франции, к примеру, порядка 7 тысяч. Вообще же, с точки зрения Вайля, премия должна быть чудом, и рациональные мотивации могут только мешать делу. В завершение дискуссии Вайль и Кузьмин пришли к еще одному разногласию - относительно целей премии: для Вайля эти цели - помочь в материальном плане писателю и привлечь внимание читателя, для Кузьмина - структурировать литературное пространство и сориентировать читателя.

28.02. Музей Сидура

Вечер поэта и художника Вилли Мельникова. Звучали преимущественно тексты, основанные на патентованнном мельниковском приеме "муфталингвы" (монтирования двух-трех лексем, скрепляемых общей частью), а также афоризмы и стихи на всевозможных иностранных языках; второе отделение было посвящено "люменоскриптам" - синтетическим произведениям, соединяющим вербальный текст с фотографией (любопытно, что при публикации Мельников чаще вписывает текст, обыкновенно небольшой, непосредственно в фотографию, тогда как на выступлениях предъявляет чисто фотографический слайд, сопровождая демонстрацию чтением). Во вступительном слове Мельников определил себя как продолжателя традиции Велимира Хлебникова и Джона Леннона.