* * *
транс-аминаза доминанта ухтомского
люстра чижевского варим чай
соликозный чих каракозова карма
свежий запах сухого льда
звал ее тело в тепло лета
телефон телевизору не друг отнюдь
нудист хитер и коварен сразу
дункан айседорова уехала в ротенау
где торт базиликовый, бразильский алоэ
цветёт не пахнет педикулез в питере
в летнем саду свое тело ноу
но, сказал коневождь живоглотов
уехало солнце стирать манишку
тетева тетерка с тетей а тет тет
тетроили акт саботажа в саванне
что это такое понятья немею
снег как всегда всенет темнит
сок крапивы губаст и смолист
вечер в болдино без чуин-гама
иль может зажечь ночное в лутовинове
и спасском пиша пиесу
прочерк
как надоела речь недоумка
и как изюмен лес природр
пасть на колени к мохнатой ели
слатко куснуть сока слезу
и уже садясь на цикл мотовый
сказать камарам спасибо
* * *
ксюша проснулась рано Всплески
солнца лучей над перелеском
дай ка пойду купаться с глафирой
или еще с николенькой, жирный
котяра Анисий мышку джидает
около ржавой бочки там отдыхает
льгушенок млажавый пытается
выскочить и все никак
веточки розы склонились над бочкой
и вся поверхность воды в лепесточках
А В ЭТО ВРЕМЯ НА ПОЛЮСЕ В АНТАРКТИДЕ
по рельсам дрезина лихо несется
по рельсам несется несется
на ней двум пассажирам неймется
пройден путь километров в двести
это разгон это предместье
или предтеча полета так как
там впереди обрыв.
там увы впереди обвал, глетчер
по имени скотчер упал
в море саргассово обо так надо
ибо так надо или не надо
нет не саргассово а купороссово
или даже скорей опороссово
несется дрезина несетца несетца
и медведям никак не даетца
пройдено по дороге уже
из рельс километров триста
вопль мханизма ржавчина вьюга
ноги зеленые платье дерюга
соленые мчеиспусканьем от страха
или даже от сладкого прака
ксюша входит в кладовку где крынка
стоит со сметаной и рядом горбушка
чистого деревенского хлеба, вкусно
чмокают губы счастье струится
из детских глазенок и очень и очень
хочется рыжиков чистых пособирать
посушить и потжарить а также пощупать
сердце свое тревожное счастьем
дрезина несется пурга пылит
рельса трещит одна и другая
двое на механизме ближе и ближе
к обрыву, где толстый ледник
кончается пропастью в ужасно глыбкий
ужасно туманный и очень спокойный
окиан море синее с альбатросом из меди
КСЮША ПОЕЛА СМЕТАНКИ И КОРКУ
слегка пожевала вздохнула
и вот побежала с николенькой
в озеро теплое благо оно
расположено близенько
ах озерцо беспечальные заросли
желтые очень кувшинки и лилии
и камыши и пиявки рогозники
камни на дне и налимы триокие
ждут чтобы ксюшу ущекотать
в место нежнейшее за ушком розовым
если девчушечка вдруг окачурится
ласточки весело воздух пижикали
травы росу поскидали на землицу
зайка упругий морковкой хрустел
змейка в кустах шевелила спиною
ястреб задумчиво к вербе летел
лиска хлебала в бочажке водичку
А ЗДЕСЬ У МЕНЯ
малая невка сиверко дебаркадер
мокрый снег дымит паркетный завод
две огромные куклы делают фаготелло
осень, предчувствие спаржи
спагетти кушает монферран
* * *
К.ЗАВ.
Яблочный спас, лето кончается
губернатор Питера вице
на улице Рубинштейна
с женой пострадали вместе
от огнестрельных зарядов
с начальной скоростью до
700 семисот метров в час
по московскому времени
я грызу сберкнижку и листаю
редьку
в 91 году осталось на ней
примерно сто рублей
на эти деньги можно было
съездить на дачу Волошина
вернуться обратно а между этим
сильно поквасить неделю
сичас оказалось на те же сто
можно купить кмариный прыщик
или две блошки среднего пола
из уткорылой безьянки
лаки страйк мане блю
эйз тудеъй
я смеюсь т.к. не так молод
в меру инфарктен и инфантилен
владею шпанским, робко робею
из квазино возвращаясь
мой дом на Елагиных островах
это неплохо могло быть иначе:
Цементный весьма заводской переулок
или Газгольдерный тупичок
забыл сказать я владелец танка
модели Т-25
вчера поутру пригубив портвейна
в машину влез, пригубив вторично
помчался по ленинским явкам
зело флексуя от историзмов
сначала к домику где
миловалась фани каплан и
пшесинская – барелина
где они в карты играли
потом шутя топили друг
друга в ванной полной щерб-
ета, хрустя молодым икроножьем
дом с мезонином на красноармей-
ской, кажется шесть или дубль бе 5
розовопопой отроковицей фанни задумчиво
лютнила васильковую младость
и листала атлас "Акулы оушен
индастик".
только, недавно стало известно,
что младая фанни была вить
на деле красивая юноша
она после сна занималась в бас-
сейне, потом на корте биг-бордем
с кинкьюзи, потом хазибилд
и баскет
и очень хотела сокрыть что
не вьюноша он а она, –
тоесть из косноязычья
впадая в конкретику фанни была
изумительным отроком несущим в себе
семена губительной и восхитительной
страсти для кочемазых аскезных рььвольционеров
кои после долбежки баграми
в омуте недругов по класс-
борьбе хотели расслабиться
и вернуться к чувственным
первоистокам... – отроком с
полугрудями хурмой, стройным
станом осиным и косами венком,
я у рюмочной торможу и залив-
аю свой бак вечно вкусным
горючим, потом я поеду в публ-
ичку жарить котлеты и пить
спотыкач
* * *
я долго буду гнуть свой лисапет, в глухих краях его я не пропью, там чорных
маков поутру нарву, той глашеньке, горбатой фене и бизносой фекле, но
я шучу, нарву букет канешно любимой тевочке, которой с пазоранку я в ранку
капаю арбузным соком, и дынным капаю и каланхойным, чтоп витаминная была
улыбка у славной клавушки, наперзтницы моей. я белых наберу буект нарциссов
и расбегусь с обрыва крутояро, и прыгнусь резво в омут речкин с криком,
да-с в хладно глыбкий с криком цекко-кхакко, и погружусь со дна я с тем
же нгокко, с букетом сладко сладкоцедрым мне однако чтоб охладить молнийный
плеск юдоли. и превозмочь терзанья неуемны в порядок приводя свое сознанье,
уйдя на дно речное в самом деле, а вынырнув стать сочным еловеком. цветы
уж не дарить губастой глаше и карамельку не кидать в роток катюше, и яблоки
не натирать до скрипа с люсей, в малинике потстерегая томну ксюшу, а также
с нюсенькой уж не купаца в совхозных росах, и в льнах кудрявых тоже не
шпынятца под осокорями, не расстилать крахмальную скатёрку для отвара
застать дыннобедрую парашу, которую после 11-дцати стаканов ати стаканов
хереса я именовал дашуткой, по пятницам я окликал ее настюшей и в слатком
гневе тер ум-го ершистый кре-салом "высекая" огнь чувствильный, для согревания
полусумерных объятий, признаний терпких в клятве без граничной
малиновым и постпырейным
* * *
пенелопу я встретил в сьерра-леоне
леонковалло вокал бокал
па де де станцевали
вспомнили па де кале
затем погуляли в тамошнем парке
не помню названия? ЦПКиО
она устала и чуть, – зевала, –
сидела в лодке на полубаке
я заливал ей баки вином же себя
потом мы ели цитрусы с ядом
затем натирались змеиным медом
и загорали под зонтиком бриз
океанский прилив шептал о кей
пусто в бане кегель, в рулетке жарко
душно в терарме, зыбко в театре
на ее бедро положил я руку
и она ойкнула вздрогнула
всхлипнула спинка
талия задрожала
я кроху всплакнул чувствительно чуть
чуя большое чувство большое ласку
сощурив маслинные глазки
шепнула восклик: сегодня? да?
ничего я не понял но звукам внял
и снова ощупал колено другое
лиловея тьятра во тьме. побелело.
шло действие ля моску комеди
не был в той моску никогда
не видел росии но руских люблю
их мрачный катарсис и эту тоску
огромные плечи и мандалайку
а их леса и эти просторы
в коих много полей и лесов
апчьхи
и все они таинственны
впрочем так надо
влюблены в дорогу судьбы
в посконной рубахе они
стоят пред зижни дилеммой
коня умотав и пропив овин
на сцене шла вещь "от ума горе"
я ничего не видел но чувствовал много
а пенелопа стаканчик пломбира
ела и ей хотелось якшаться очень
после театра пошли в трактир
где кулебяка и щи по-казацки
а также водка крапивная и
зефир огуречный в шкурке кальмара
и сёмга и сёмга и семга
и балыки крюшки под сабельный вжик
поднялись в #умер. Над койко-место
портрет Хрущева
обои цвета горелых танков курской битвы
кровать с балдахином и патефон
дама моя ставит пластинку
и там оттуда из этой пластинки
голос балетный совсем небесный
очень лиричный и неземной
иль даже алмазный иль белоулыбкий
как розы в ночи свистят цикады
мы снова в одессе и снова юны
она идет со мною рядом
я с ней рядом юны мы слишком
совсем еще мы не дети
и даже не люди а более чем
в костюмчиках белых и небо родное
над бескозырками нашими вот какое
вот этакое и большое
она обнимает
сначала но, сыграем в лото
я потхожу к акну и задумуюсь
о чем?
двоточье:
новый жанр зовется "Честная беседа"
партитура проста говори правду
не ври не лги
будь пионером
но самые честные и самые правдные
лежат в ямках по имени да по имени
не станет могила по отчеству их называть
самые честные уходят первыми,
их толкают на мины
ради стариков и детей
и ради икряных женщин
за которыми сидят
в пиджаках шоколадных
вкусные мусчины мускатные
читают рильке
ахматову
о'нила
беллоу
киркегарда
сорокина
мусу джалиля дудаева джамбула
толкают на мины
они перед танками
они перед нами и даже пред вами
закат, дебаркадер, вечер
она, ей пятнадцать, совсем юна,
ей двенадцать лет через годика три
сидеть за убийство, витийство жизни
снобизм судьбы, сказала гадалка
сперев ситечко для речного песка
она хороша
плещет волна, мы пьем закат
пелопонес соловеет, дичь такая
конечно бедность и неуют,
отсутствие мяса
присутствие страсти
просит простить девичество ей
а мне смешно и тошно даже
ветка смородины красной
стоит в столе на стакане
ягоды яркие алые или бордо
скорее рубиновые и съедобные
очень красиво и блоко рядом
а рядом с ним еще пять
и все это очень имеет значенье
приятно для глаз по радио джаз
я ожидал НЛО после часа
а в час после ночи ОЛО прилетело
опознанный мною летающий
и к тому же объект
а я вот субъект, я его описывал
и он опоздал от радости узнавания
я задумался:
мысленно перенесся в места моей юности
там где проводил каникулы
снова в деревне
депешит нива
ива рифмуется с ивановым
хочу искупаться в шепоте клевера
страшусь потерять бумажник тугой
на ухо ветер шепчет ноктюрны
или сонаты быть минуэты
по итальянски зовут тальянку
валерьянку отнимет лебедь
что ты тоскуешь месяц небесный
снова к полуночи яркое светило
перепуталось в кардебалетино
лето и осень, мгла, еще и чего то
куст зеленый качается весело
перепела змеи и ящеры
все разгулялось в родимой сторонушкой
братец иванушка, отчим ульянушка
я описать не уметь вам все этого
такка причиной моя недозрелость
в письменном тезисе литерой мнительной
вот и сижу кукарекаю весело
я по-над-омутом
с милой лядушечкой
чьи молодые злотистые ноженьки
аж крокавяк норовят оттанцуливать
я снова задумался:
петербург инкунабула грез
поэтических вздутий желез
я без мыла зелен
ледобур просвистел у пробора
перелина зимы косо в нос
невозможность аглицкага чая
меда русского с японским чаем
лихо перс сидит на матрасе
на летающем блюдце набоков
драйзер тео лихачит на вело
ленин херес рифмует с хорезмом
мюнхен спит ожидая разврата
от ворот поворот нессесера
зорко чижик чижикает пчелку
остроумен техасец в марокко
чилинтано хорирует в осло
я вспомнил:
за стеной у петровых орет шаляпин
казуистика быта на лиговке ночь
корки арбузные вставлю в очкову оправу
вместо линз
и пройдусь по карнизам родимого питера дочь
я гублю в тенетах междометий себя безвозвратно
я не сука деряблая привокзальных бомжатников вошь
королева портвейна отчаянно гарцевала
на заводном носорожике
унося свое тело инжирное прочь
я присел у ночного стола
по приемнику играет джаз
непонятная песнь языка
однако ночь
на столе сушеные яблоки слева
боровинка зовется
прямо стекляная банка с крышечкой в дырочках
в банке зеленые листья бобов
и большой кузнечик с длинными
на голове антеннами
он стрекочет как только я выключаю свет
ложусь
ставлю его в изголовье
и джаз дуэтом с кобылкой погружают меня
в антикосмизм
тельце мое наслаждается негой горизонтали,
а поношенная душа, –
ах холодные от росы пятки, –
кузнечик. пока что жует сочные листья
еще на столе стоит в стакане букетик черники
с ягодами, потом правее два мокрых
полуогурца – дыни, перезрели в трещинках, далее
свечка в консервной банке, букет волчьих ягод
далее – четыре красно розовых яблока.
в дырчатой мыльнице жужелица #4, пойду сейчас отпущу
её в ночь, для нее лефортово закончилось –-
вот и сходил, отпустил. на полу груда засохших
стеблей гороха, сахарного, надо оборвать скорченные от
жары стручки. два хабарика от сигарет "Прима" из города
Моршанска. картофелечистка, букетик ежевики – черной
малины, баночка и – о да, кадушка медной лакированной
проволоки. ночь в деревне, я в трепетном
ожидании снега, сидеть ночью под завыв метели,
которая переходит в бурю, злую бурю, со злыми глазами
и огромная лапа сочной пурги позади моих глаз заиск
рится, и вода замерзнет в ведре. два дня, а потом три и
еще пять дней не выходить из под одеяла, из дома,
с холоной печкой, без хлеба, без молока, и даже
без шоколада, тем паче без, естественно, денег.
такие дни были пожалуй были самыми счастливыми: я
погружен в обитель вне крикливого вечества,
где то бомбили Грозный, взрывались метро, торнадо
рушили Золотые мосты, банкротились пуговичные синдикаты,
а я смотрел в потолок, восьмой день голодания, в сос-
тоянии сатори, слушая зимнюю забыть покинутости,
освобождения, свободы, полета. одна буря сменялась
второй третьей, пятой. хорошо. я светлел корочкой
живого льда, аппетита не, я худел, осунулся, потом
вздохнул и шестнадцать секунд купался в снегу под
луною, затопил печку, помылся, выпил чифиря, написал стишок
и стал готовиться к возврачщению в город,
