Юрий Лейдерман

ОТРУБЛЕННЫЕ КУДРИ БРАТА И СЕСТРЫ / ЮНОША С ОТРУБЛЕННЫМИ КУДРЯМИ

И все-таки юноша с отрубленными кудрями так нами и не прояснен. Какой проект может быть для юноши с отрубленными кудрями, как представить эти кудри, отосланные куда-то вбок, отосланные в лаборатории, в науку, в чистую сетчатость, которая и есть наука, в невозможное разглядывание отосланные, которое и есть наука, в траву-повилику, в заборы и калитки отосланные.
Вот азиатская лодка с учениками из медресе, стриженными, движется по Междуречью на север, они, просыпаясь, берут на изготовку мечи (калитка задевает траву и клевер). Это срединное, струнное движение мусульманской лодки в истории про отосланные кудри брата и сестры, в истории про северную принцессу Повилику в платье с узором из шишечек сосны. Так она, эта лодка несовершеннолетних ассассинов, лодка столбиков, ершиков скользит по реке. Были у нас уже разные степени приношения детского: мальчика толкали на тележке голенького всего, а теперь будет группа стриженных детей, смуглых арабов, что с остановками продвигаются на север. По вечерам они разводят костры, они танцуют разбухшими пятками на помостах √ впрочем, не получая оттуда никаких измерений ⌠роста■, дополнительных измерений роста.
√ Мы рождены в присутствие, √ голубой европейский рыцарь молодежный говорит.
√ Ну хорошо, а мы тогда во что рождены? √ ему молодые ассассины отвечают во след, √ что ж, по вашему, мы лишь в песчанистое трение-осыпание рождены, в рябь колодцев? На сплошные зародыши, на сингулярности смутные обрекаете вы нас, на сплошной небесный приказ раскинувшийся?
Так могли бы сказать коротко стриженные, обскубанные абдурахманы, если бы выразитель мыслей был у них √ если бы завуч, пророк у них был. Но поскольку таковых квинтэссенций не наблюдается, не произнесенной остается эта фраза, как отосланные кудри брата и сестры уходит вбок, в коричневые орнаменты, в решетчатое склеивание, в чистый восток.
Да это и не планировалось √ предали малолеток, подстриженных ассассинов √ вожатого не послали, логос не послали с ними, хотя и в некоторых центрах подготовки, некоторых рейхстагах эта мысль чуткая всегда пребывала. Но в общей массе то ли вокзальная, то ли варвильная была позиция у белых людей √ вольготная позиция у завучей, тренеров и расхристанных учителей.
Хотя откуда такое предательство пошло? Ни со стороны истории, ни со стороны пространства его выкопать нельзя. Кто подстриг, кто отправил детей, одних, нерушимых, без присмотра на север?! В чистое песчанистое трение-осыпание за ушами мира их погрузил √ за оттопыренными ушами, за колючим затылком. Кого тут обвинять? Орнаменты обвинять?! Орнаменты, где в коричневатом ⌠сбоку■ кудри брата и сестры должны быть нами упакованы, прояснены?! Но ведь они были как бы всегда, они виделись как бы всегда! Еще в 20-е годы, в эпоху прогрессивных мусульманских революций непереворачивающиеся вокзальные урны уже стояли по площадям. Так вся эта экспедиция превращается в дурачков, в погоню за уголками сейфов, заклепками номеров.

описание танцев малолетних ассассинов

Их бедра выбриты √
они были перепелками,
перепелицами ходили по кругу,
в поворотах выпуклых прочерчивали круги.

Светлые затылки арабчиков,
темные, тазобедренные неприличности и волнушки, √
они были перепелками, не знающими лесов, √
там, у себя в далеких медресе
они учились только мельканию основ,
мельканию основ.

√ Я еще не потерял сознание, √ говорит в фартуке человек, √ я еще за содержанием слежу, √ говорит человек; в темном фартуке стоя, он оперся на шкаф, прислонился к нему. Из глубины лабораторий человек наблюдает элегически, на минутку свои дела оставивший (впрочем, исследование даже сейчас продолжающий √ возможно, именно сейчас в суть этого исследования созерцательно входящий). Так человек 19-го века, Человек-Работник, смотрит на движение азиатских малышей, опершись на свою лабораторию; лучи заходящего солнца просвечивают сквозь дырчатый фартук его, через эту решеточку, помост, опору, каркас и форпост.
Конечно, Человек-Работник, стоило ему захотеть, сам мог бы приют, посадку, остановку для азиатских детей организовать. Не следует думать, что он так уж беспомощно смотрит на них √ мог бы кормежку организовать, кофе с молоком и бисквиты за маленькими столиками, вокруг старых, прорастающих прямо сквозь с крышу дерев.
Так Человек-Работник, подбирая за руки азиатских детишек-убийц, выводит их на равномерную плоскость лабораторий √ плоскость склеротического застревания, когда от атрибутов к событиям воспарить невозможно. Волнистую плоскость склероза (хотя по-настоящему ⌠волнистой■, попугаистой она бывает лишь за рубежом).
Не занимаются ли все лаборатории мира лишь неким образом изучением склероза, изучением его протянувшихся бляшек, всегда в сверхплоском мире находящих какое-то ребро, какое-то ■Дано: ...■ (в смысле ⌠забыто■) находящих, √ изучением этих пролонгированных нитей, наростов, корневой системы, которая, единственная, кроне равна? А ведь это и есть цель генеральная всякой лаборатории, любого шкафа √ корневая система та, что, единственно, кроне равна. Но и при этом вбок отосланная, всегда лишь ожидаемая, а до поры маленьким киданем, малышом (которого, дескать, дома не с кем оставить) разбегающаяся по коридору, ковыляющая весело в кепчонке.
√ Кидань не пройдет! √ Человек-Работник вечно говорит.
Но мы-то знаем: он пройдет одновременно, стоячим воротом украшенный, вдоль лаборатории пропрется. Ведь нет мели √ и молодой кидань всегда прорвется! Похудеет он, постройнеет, белесоватое европейское тело сделает или, толстенькое тело свое скрывая, в панамке пробежит, а дырчатость фартука отрицая вовсе.
Ах, эти волнушки, раскинувшиеся между Тигром и Евфратом, неприличные темненькие волнушки √ вот они уже на Балканы вползают, выкатываются, вот они носятся у гладких, ветром пористых, веснушчатых лиц. А ведь Человек-Работник еще не потерял сознание, еще удар багровый, солнечный не уложил его, еще галлюцинаций время не настало, и в стороне покоится Кандинский-Клерамбо. Он еще не хлоралик, этот Человек-Работник, еще затылок его не давят сеточки и пояса, хотя и фартук его покрыт дырочками, хотя уже там мерещится переплетение веточек и песка. Еще не упал в обморок Человек-Работник, еще зубатки хищно носятся в бассейнах его, колпак его не порозовел, к вокзалу он не прибыл, клетчатый, в анальном сексе, в темных касаниях, в коричневатой глубине, равно как и в прозрачной воде бассейна знающий толк.
Еще не порозовел его колпак, стремления все к ⌠раз за разом■ перевести он может избежать, еще слоновья стать, разбухших пяток стать его не волнует, не затрагивает, еще помимо устроения полдников-привалов он может и своим делом заниматься √ два дела, несколько дел сразу может совершать Человек-Работник. Усадив детей за низенькие столы вокруг дерев, подушки подложив под их раздутые попки, сложенные вчетверо фартуки подложив, он еще может удалиться широким шагом √ удалиться на кухню, в лабораторию, в складские помещения.
Еще колпак его не порозовел на рассвете, еще дети в школу бегут атомарной гурьбой, еще не наступил песчанистый покой √ сохраняется положение ⌠не совсем покой■. Еще рука изогнута слегка, школьное крыльцо изогнуто слегка √ длинной выгнутой дугой, плотно протянувшейся, точно подсчитанной, найденной, изогнуто.
Еще не превратилась школа в медресе, в ⌠окончательное медресе■ рейхстагное, цветастое с подкладки, еще колпак его не порозовел, он еще не дурень, ⌠дурень не совсем■ этот Человек-Работник, он еще контролирует беспредел, мыслит беспредел лишь как некое нагромождение неупорядоченное √ машин, механизмов, зубчатых колес, друг на друга наваленных, беспредел √ и только.
Не дадим превратить школы в медресе! √ мы напишем этот лозунг черными буквами на табличках, мы будем, как прежде, стоять линейками, выстраиваться перекличками. Мы будем держаться за наш колпак, за колпак Человека-Работника, малейшие проблески порозовения будем ловить на нем, в черных табличных шрифтах топить их нещадно.
Но тщетно все это, пожалуй √ ведь там, на верандах, между дерев, уже ассассинов кормят, уже их бедра выбритые не то чтобы щупают возбужденно, но, вожделение ориентальное перескочив, их как догму воспринимают математическую, окружности, сеточки, исходя из этих дуг чертят, их уже не ⌠арабами■ √ ⌠арабесками■ называют. Проскочили вожделение мусульманское, в полукружиях оказались, в чистой раздутости, экспансии, ⌠воле к воле■ оказались. Но отнюдь не европейской √ ведь в ней чревоточинкой, бесом сидит этот мусульманский пустотный огонек, эта юла.
Ах, эти поползновения отрубленных кудрей, эти вьюнки, эти играшки, карабкающиеся по телу, щекоткой, ежиком, гусиной кожей карабкающиеся. А ведь сначала все было так хорошо: ⌠и ежик ушел спать■ возникло, багровый закат не затрагивал, не давил в затылок Человека-Работника, все также стоял он посреди своих столов, своих окон, стекол. А на севере возвышался рыцарь с мечом, с копьем, или будущий рыцарь, а пока еще только юноша в свободной рубашонке со шнурками, ветром подхваченными.
√ И ежик ушел спать, √ говорил он себе, прижимаясь к ковру; ⌠и ежик ушел спать■ √ таково было начало ориентальности, всего лишь в легкую грусть погруженной, в неотчетливое в заднем проходе жжение. Грустный ежик в профиль, ножки, валенки раскинувший, спать ушел, удалился вдоль полянки выпуклой √ такова была ориентальность для Европы сперва, с такого ощущения и крестовые походы начинались: рыцари, епископы ерзали на попонах, на лошадях, и будто страдая чертополохом, Европа двинулась на восток.
Тем временем на севере делают ⌠чулым■ принцессе, черпак ей делают жирным холмиком между ног, делают канюлю наискосок.

антифашистское
Кацо, даже если тебе говорят, что ты обладаешь полной новизной, мы-то ведь знаем: рейхстаг, рейхстяжность никогда не исчезают. То они превращаются в женщину, по небу плывущую, то √ в собачку облезлую, облачную, не тающую под порывами ветра, но вечным дымком-камельком трансформирующуюся, несомую куда-то вбок. Ниже уровня собачки облачной (что соответствует примерно 10% существования) рейхстяжность во всяком случае никогда не падает.
Так что отосланные вбок кудри брата и сестры, отрубленные кудри шелковистого рыцаря в рубашонке есть ни что иное, как рейхстяжность √ то бишь неустранимое желание, тюльпанистая потенция сшивать, и гладить, и скреплять. Здесь не только ⌠эфирное тело■ есть у нас, но и Эльвира-укротительница есть у нас, утесом нависающая сбоку, улицами мокрыми. Так мы приходим здесь к неизбежному Садоху-Мазоху, ловко выпрыгивающему в сапогах на арену цирка, из скукожившегося ⌠детского далека■, из ⌠ежик ушел спать■ выпрыгивающего, из лысой полянки.

Человек-Работник и принцесса Повилика, простоволосая, столбиком, стричкой вышитая, с жирненьким холмиком чулыма, челыша под платьем √ вот она энергетическая пара 19-го столетия, машина для получения тока его, перепончатость его серебристая, серая, в прохладную мглу уходящая на закате. Пронизан дырочками крепкий лик Человека-Работника, обращенный к закату, а ивовая принцесса Повилика распростерлась на восходе, на молочном, когда лучи утреннего солнца подтапливают сквозь платье ее чулым слегка.
А вот между Человеком-Работником и принцессой Повиликой искорками проскакивают стриженные ассассины, но и бородатые Жаны Вальжаны также и леденцовые гладкие Рембо. По холмику принцессы южнославянские катятся ежи. Это все тот же сюжет: отдай мне Козетту, пылкую слегка, с тонкими волосами на просвет. Или отдай мне Повилику-принцессу, пыльную слегка, с волосами, вдоль тела распущенными. Так говорят узкие Жаны Вальжаны в бане, опираясь на бороду, опираясь на копье, так говорят гладкие овальные Рембо и прочие поэты, так они Человеку-Работнику говорят.
Но не сделает этого Человек-Работник века 19-го, свою электростанцию, свою машину для получения тока никогда не разрушит он. Лишь малолетних ассассинов на закате дня он посадит за стол, лишь кофием с молоком их напоит он на веранде, среди прорастающих дерев.

мусульманские революции 40-х годов
Тут вот еще какая история. В 1944 году все, знающие комплексные числа, были вывезены англичанами через Иран и Турцию из сталинского Союза.
Все, знающие комплексные числа, умеющие окружности и дуги на полной числовой плоскости проводить, были вывезены в Иран. Там, возможно, собирались англичане, пытаясь свое влияние эксцентричное на мир сохранить, свою империю лабораторную сохранить, там собирались они нового Человека-Работника воздвигнуть, опирающегося на Междуречье, слегка ногу вперед выдвинувшего. Вновь в дырчатом фартуке Человека-Работника, однако фартуке комплексном уже, чьи края, чьи овальные просветы по совокупной плоскости мнимых и действительных чисел рассчитаны √ такого Человека-Работника, который не на электричество, а на энергию атомную, что ли, намекает.
Но было время не то √ уже урны стояли по вокзалам, уже чулым южноевропейских Повилик переходил в форму суховатых, будто стариковских, будто спрессованных холмов. Так что ни получилось ничего у англичан тогда √ лишь процесс взращивания стриженных ассассинов ускорили они тогда.

Однако непонятно у нас: то ли на просветлении, неприличном бежевом просветлении абдурахманов настаиваем мы, на фокусировании их этаком ясном, в духе 19-го столетия, через дырчатый фартук Работника-Человека, через колбы и шкафы и колпак его, непорозовевший на рассвете; или напротив √ мы в смуглой случайности абдурахманов пытаемся удержать, будто не замечать их (здесь уже в духе прогрессивных мусульманских революций 20-го века) √ пусть себе, дескать, движутся по Междуречью на север, все равно никуда не пройдут они, ибо завуча нет у них, нет квинтэссенции, лишь разбухшесть слоновая пяток им придана на века?
Кто их подстриг, кто своими подолами возле них проперся по песку? Кто им сделал ⌠не поднесу■ √ на всю историю им сделал ⌠не поднесу■? Вот говорят: ⌠За тысячу лет даже авторучки арабы не сподобились изобрести■, √ так Человек-Работник говорит, хоть и кофием их детей, сыновей он готов угощать у раскидистых дерев, на верандах, когда они делают ⌠присмирев■. Да, вот проблема √ дырчатость арабы не сподобились произвести, бесконечно вырезанными решетками, пальметками кучерявилась их голова, а вот к дырчатости чистой √ на просвет √ не дошли они. Тут абдурахманство их зациклилось: на фокус, на убой √ но никак не на просвет.

Подытожим:
Вот с одной стороны располагается Человек-Работник в фартуке дырчатом, с другой √ простирается принцесса Повилика, и под платьем холмиком чулым. Так они машину для получения тока образуют, универсальную машину 19-го столетия. Она может в лабораториях стоять √ чтобы по коридору малышом пробирался в кепочке кидань, которого дома не с кем оставить. Но может она и на поле боя стоять √ запыленным телеграфом, среди снующих галифе, на поле мировой войны √ так чтобы и сталинские дела здесь проявлялись, чтобы толпы ученых, физиков в Иран перемещались, скажем.
Так или иначе: Человек-Работник 19-го века и простоволосая принцесса Повилика, разделенные Междуречьем, по которому лодка с малолетними ассассинами плывет. Эти мальчики смуглые, раздутые искорками проскакивают между Человеком и принцессой.
А вокруг всей этой конфигурации некое таинственное коричневое ⌠сбоку■ простирается. Туда отправлены отосланные кудри брата и сестры, туда отправлены отрубленные кудри юноши с отрубленными кудрями. Там малолетние ассассины порой пристают к берегу, порой получают кофий с пенками, с молоком или танцуют раздувшимися пятками среди раскидистых, прорастающих сквозь крышу дерев.
Ну и естественно, что только коричневатая тьма, только кудри, отосланные вбок, дают возможность этой ⌠машине для получения тока■ существовать.
А ⌠юноша с отрубленными кудрями■ √ этот ⌠хранитель от страха темноты■, которого мы хотели прояснить √ он как бы граница, как бы пленка, пенка и кусок, постоянно видимый наискосок.