Отрывок из романа Ирвина Уэлша в переводе Валерия Нугатова

Дато Барбакадзе | Евгения Туровски

ИРВИН УЭЛШ.

На игле

Избранные главы в переводе Валерия Нугатова

Ирвин Уэлш (Irvin Welsh) родился и вырос в Эдинбурге. Сменил много разных занятий. "Trainspotting" был его первым романом (1993). Он опубликовал также сборник рассказов, повесть "Кислотный дом", роман "Кошмары аиста-марабу" и книгу "Экстази". Постоянно живёт в Амстердаме. Произведения Уэлша переведены на немецкий, испанский и другие языки. По-русски публиковались текст "Судьба всегда в бегах" (отрывок из "Экстази"), рассказ "Вечеринка что надо", отрывки из романа "Trainspotting". По роману "Trainspotting" снят известный фильм, в русском кино- и видеопрокате названный "На игле".

Валерий Нугатов родился в 1972 г. в Полтаве (Украина), где живет и сейчас. Закончил отделение иностранных языков Полтавского педагогического института. Поэт, прозаик, переводчик стихов и прозы с английского и французского языков (английская поэзия ХХ века, проза Уильяма Берроуза, "История ока" Жоржа Батая и др.). Стихи публиковались в альманахах "Вавилон", "Окрестности", "Черновик", выходили отдельным изданием: В.Нугатов. "Недобрая муза" (М., "Автохтон", 2000); проза - в коллективном сборнике: О.Зондберг. Всенеприметно. В.Нугатов. Дама и Некто. С.Соколовский. Утренние прогулки (М., "Автохтон", 1999) и в "TextOnly", переводы - в "TextOnly" и в украинской прессе. Рассказ "Мечта его детства" на сайте "Летающий остров "Лапута".

Роман Ирвина Уэлша в переводе Валерия Нугатова готовится к публикации в издательстве "Фолио" (Харьков).

Необычная книга об обычных людях
(от переводчика)

Следуя традиции, мы решили сохранить название, которое получил фильм в отечественном прокате. В оригинале роман назван более поэтично: "Глазея на поезда". Это книга об обычных людях, живущих в обычной западноевропейской стране и решающих обычные человеческие проблемы - физиология, секс, наркотики, СПИД, любовь, дружба, насилие, расизм... В то же время это не совсем обычный роман. Наш читатель ещё не привык к таким книгам. Ирвин Уэлш несомненно груб, и мы попытались передать эту его особенность, максимально приблизив перевод к современному русскому уличному языку. Если вас коробит от резких, брутальных выражений, советуем вам отложить эту книгу. Она ими пестрит. Но её пафос, как нам кажется, в другом. "Trainspotting" выгодно отличается от других современных романов традиционным построением сюжета. О таких книгах говорят: "легко читается". Автор прежде всего развлекает, но и... морализирует. Ирвин Уэлш - не великий писатель и "копает" не глубоко, но таланта, юмора и наблюдательности у него не отнять. Уэлшевский юмор весьма своеобразен и не всем придётся по вкусу. Но, право, в нём не больше "грязи" и "черноты", чем в обычной человеческой повседневности, а именно она интересует писателя. Его раскованный слог обладает большой притягательной силой, о чём свидетельствует широкая популярность произведений Уэлша. Нам хотелось бы верить, что этот непредвзятый и нелицеприятный взгляд на вещи сумеет стать для многих молодых читателей более или менее надёжным ориентиром в ежечасном кошмаре современной жизни.

Валерий Нугатов

Главные действующие лица:

Марк Рентон, он же Рентс
Саймон Уильямсон, он же Дохлый
Денни Мёрфи, он же Картошка
Фрэнк Бегби, он же Франко, он же Попрошайка
Джонни Свон, он же Свонни, он же Белый Лебедь, он же Мать-Настоятельница
Реб Маклафлин, он же Второй Призёр, он же Сэкс
Томми
Метью Корнелл, он же Метти
Гевин Темперли, он же Темпс
Билли Рентон, брат Марка
Нина, кузина Марка
Келли, подружка Марка
Диана, вторая подружка Марка
Шерон, подружка Билли
Элисон
Стиви
Стелла
Дэви Митчелл, он же Митч
Алан Вентерс

Посвящается Энн

Публичное взросление

Несмотря на несомненное чувство обиды, исходившее от матери, Нина никак не могла взять в толк, в чём же она провинилась. Эти сигналы приводили её в смятение. Вначале: "Уйди с дороги"; а потом: "Чего стоишь, как столб?" Родственники выстроили невидимую стену вокруг её тётушки Алисы. С того места, где она сидела, Нина не могла видеть Алисы, но нервный шёпот, доносившийся через всю комнату, известил её о том, что тётя где-то рядом.

Мать поймала её взгляд. Она уставилась на Нину, словно голова гидры. Сквозь "ну-ну-успокойся" и "он-был-хорошим-человеком" Нина расслышала, как мать изрекла: "Чаю".

Она сделала вид, что не услышала этого сигнала, но мать настойчиво прошипела через всю комнату, направляя свои слова в Нину, подобно тонкой струе:

- Ещё чаю.

Нина уронила свой номер "НМЭ" на пол. Она встала с кресла, подошла к большому обеденному столу и взяла поднос, на котором стоял чайник и почти пустой кувшин молока.

Через открытую дверь на кухню она посмотрела в зеркало на своё лицо и остановила взгляд на прыщике над верхней губой. Её чёрные волосы, подстриженные косым клином, казались жирными, хотя она их помыла накануне вечером. Она почесала живот, раздувшийся от жидкости. Значит, скоро месячные. Вот невезение.

Нина не могла участвовать в этом странном торжестве скорби. Всё это её напрягало. Нечаянное безразличие, с каким она отнеслась к смерти дядюшки Энди, было только отчасти напускным. Когда Нина была маленькой, она любила его больше всех, и дядя её всегда смешил, по крайней мере, все так говорили. И, с одной стороны, она об этом помнила. Всё это, конечно, было: шутки, щекотка, игры, сколько угодно мороженого и конфет. Однако она не могла найти никакой эмоциональной связи между собой теперешней и собой тогдашней и поэтому не ощущала никакой эмоциональной связи с Энди. Когда её родственники рассказывали о её детстве и младенчестве, она смущённо поёживалась. Это казалось ей полным отречением от самой себя, какой она была сейчас. Более того, это её напрягало.

В конце концов, она надела траурный костюм, о чём ей все постоянно напоминали. Родственники были такими надоедливыми. Они держались за земное ради своей угрюмой жизни; это был мрачный клей, связывавший их воедино.

- Девочка всё время носит чёрное. А вот в дни моей молодости девушки носили платья приятных ярких расцветок и не пытались походить на вампиров. - Так говорил дядя Боб, толстый, бестолковый дядя Боб. Родственники смеялись. Все до одного. Дурацкий самодовольный смешок. Нервный смех испуганных детей, старающихся отойти в сторонку от забияки, а не смех взрослых людей, услышавших шутку. Нина впервые осознала, что смех - это не просто юмор. Он снимает напряжение и сплачивает перед лицом смерти. Кончина Энди выдвинула эту тему на первое место в повестке дня каждого из них.

Чайник выключился. Нина заварила ещё чаю и разлила его по чашкам.

- Не беспокойся, Алиса. Не беспокойся, милочка. А вот и Нина с чаем, - сказала её тётушка Эврил. Нина подумала, что на фильмы категории "пи-джей" (кинофильмы этой категории рекомендуются для семейного просмотра. - Прим. пер.) возлагаются неоправданно высокие надежды. Способны ли они компенсировать двадцатичетырёхлетний разрыв отношений?

- Плохи дела, коли сердчишко пошаливает, - заявил её дядюшка Кенни. - Но он хоть не мучился. Всё равно это лучше, чем рак, когда всё внутри гниёт. У нашего отца тоже было больное сердце. Проклятие рода Фитцпатриков. Это был твой дедушка. - Он посмотрел на Нининого кузена Малькольма и улыбнулся. Хотя Малькольм приходился Кенни племянником, он был всего на четыре года младше дяди, а выглядел даже старше.

- Когда-нибудь все эти сердечные болезни, рак и всё прочее, обо всём этом забудут, - позволил себе заметить Малькольм.

- Ну, конечно. Медицинская наука... Кстати, как твоя Эльза? - Кенни понизил голос.

- Готовится к новой операции. На фаллопиевых трубах. Мне кажется, они...

Нина развернулась и вышла из комнаты. У неё сложилось такое впечатление, будто Малькольм ни о чём так не любит рассказывать, как об операциях, которые перенесла его жена - для того, чтобы забеременеть. От всех этих подробностей у неё мурашки пробегали по коже. Почему люди думают, что тебе хочется всё это слушать? Какая женщина готова пройти через всё это только ради того, чтобы произвести на свет орущего сосунка? И каким нужно быть мужчиной, чтобы поощрять это? Когда она вышла в холл, позвонили в дверь. Это были тётя Кэти и дядя Дэви. Они проделали неблизкий путь из Лейта в Бонниригг.

Кэти обняла Нину:

- О, дорогуша! Где же она? Где Алиса?

Нина любила свою тётю Кэти. Она была самой общительной из её тётушек и обращалась с ней как с личностью, а не как с ребёнком.

Кэти подошла и обняла по порядку Алису, свою невестку, затем свою сестру Айрин, Нинину маму, и её братьев Кенни и Боба. Эта очерёдность понравилась Нине. Дэви сурово всем поклонился.

- Бог ты мой, долго ж вы сюда добирались на этой старой колымаге, Дэви, - сказал Боб.

- Ага. Пришлось ехать в объезд. Свернули сразу за Портобелло, а выехали уже перед самым Боннириггом, - покорно объяснил Дэви.

Снова позвонили. На сей раз пришёл доктор Сим, семейный психоаналитик. Его жесты были живыми и деловыми, но манера выражаться - мрачной. Он пытался выразить некоторое сострадание, в то же время выражая прагматизм и силу, чтобы придать семье уверенности. Сим полагал, что у него это неплохо выходит.

Нина тоже так считала. Запыхавшиеся тётки засуетились вокруг него, словно поклонницы вокруг рок-звезды. Вскоре Боб, Кенни, Кэти, Дэви и Айрин последовали за доктором Симом наверх.

Как только они вышли из комнаты, Нина поняла, что у неё начались месячные. Она пошла за ними вверх по лестнице.

- Оставайся внизу! - зашипела Айрин на свою дочь, обернувшись.

- В туалет сходить нельзя? - возмущённо спросила Нина.

В уборной она сняла с себя одежду, начав с чёрных кружевных перчаток. Оценивая величину ущерба, она обнаружила, что выделения испачкали панталоны, но, к счастью, не попали на её чёрные гамаши.

- Блин, - вырвалось у неё, когда капли густой тёмной крови упали на коврик. Она оторвала длинную полосу туалетной бумаги и прижала её к себе, чтобы остановить кровотечение. Затем порылась в шкафчике, но не нашла ни тампонов, ни гигиенических прокладок. Может, у Алисы больше нет месячных? Скорее всего.

Оторвав ещё бумаги и намочив её водой, она вытерла, насколько это было возможно, пятна на коврике.

Не теряя ни минуты, Нина стала под душ. Поплескавшись, она сделала подушечку из рулонной бумаги и быстро оделась. Трусики она постирала в раковине, выжала и засунула в карман куртки. Когда Нина выдавила угорь над верхней губой, ей заметно полегчало.

Она услышала, как вся бригада вышла из комнаты и направилась вниз. "Блядская дыра", - подумала она, и ей захотелось поскорее выбраться отсюда. Она ждала только подходящего момента, чтобы раскрутить мамашу на бабло. Нина собиралась поехать в Эдинбург вместе с Шоной и Трейси на концерт той группы в "Кэлтон Студиос". Но теперь, когда у неё начались месячные, она не могла даже мечтать об этом, потому что Шона говорила, что пацаны это сразу видят, просто носом чуют. Шона разбирается в парнях. Она была на год младше Нины, но у неё уже было два раза: один раз с Грэмом Редпатом, а второй - с одним французом, с которым она познакомилась в Эвиморе.

Нина ещё ни с кем не была, ни разу. Почти все её знакомые говорили, что это дерьмо. Пацаны оказывались либо неопытными, либо отмороженными, либо перевозбуждёнными. Ей нравилось производить на них впечатление, нравилось видеть застывшие, дурацкие выражения на их лицах, когда они смотрели на неё. Но если уж делать это, то с тем, кто в этом разбирается. С кем-нибудь постарше, но не таким, как дядя Кенни, который смотрит на неё, как пёс - с налитыми кровью глазами и высунутым языком. У неё было странное ощущение, будто дядя Кенни, несмотря на свои годы, немного напоминал бы неопытных юнцов, с которыми была Шона и остальные девчонки.

Хоть она и собиралась на сейшн, теперь Нине придётся сидеть дома и смотреть телевизор. Точнее, "Игру поколения Брюса Форсайта" - вместе со своей мамой и своим тупым, доставучим младшим братцем, который всегда оживляется, когда эта фиговина катится вниз, и быстро читает вслух номера своим скрипучим, ехидным голоском. Мама даже не разрешит ей курить в гостиной. Зато Дуги, своему дебильному дружку, она курить в гостиной разрешает. Вот это нормально, это предмет добродушных шуток, а никак не причина рака и сердечных заболеваний. Нина же должна подниматься наверх, в этот ледяной ад. У неё там дубарь, и пока она включит нагреватель и комната как следует прогреется, можно будет выкурить целую пачку "Мальборо", все двадцать штук. Да пошли они все в жопу. Сегодня вечером она обязательно постарается попасть на сейшн.

Выйдя из ванной, Нина зашла посмотреть на дядю Энди. Труп лежал в кровати, всё ещё накрытый одеялом. "Наверно, они закрыли ему рот," - подумала она. Казалось, будто смерть настигла дядю, когда он был пьян и агрессивно спорил о футболе или политике. Тело было тощее и сморщенное, впрочем, Энди всегда был таким. Она вспомнила, как её щекотали эти настойчивые, вездесущие костлявые пальцы. Наверное, Энди умирал всегда.

Нина решила порыться в ящичках, чтобы посмотреть, нет ли у Алисы каких-нибудь кальсон, которые можно было бы одолжить. В самом верхнем отделении комода лежали носки и манишки Энди. Алисино нижнее бельё находилось в следующем. Нина поразилась разнообразию белья, которое носила Алиса. Начиная с безразмерных рейтуз, которые Нина прикладывала к себе и которые доходили ей почти до колен, и кончая узенькими кружевными подштанниками; Нине и в голову не могло прийти, что тётя носила такие. Одни из них были сделаны из того же материала, что и Нинины чёрные кружевные перчатки. Она сняла перчатки, чтобы потрогать трусики. И хотя они ей понравились больше, она всё же взяла розовые в цветочек, вернулась в ванную и надела их.

Спустившись вниз, Нина обнаружила, что одна социальная "смазка" собрания - чай - была заменена другой - алкоголем. Доктор Сим стоял с бокалом виски в руке и разговаривал с дядей Кенни, дядей Бобом и Малькольмом. Интересно, спросит ли его Малькольм о фаллопиевых трубах? Все мужчины пили со стоическим фатализмом, словно бы выполняя тяжёлый долг. Несмотря на скорбь, нельзя было скрыть чувства облегчения, витавшего в воздухе. Это был третий сердечный приступ Энди, и теперь, когда он, наконец, отбросил коньки, можно было спокойно жить дальше и не подскакивать всякий раз, когда на другом конце провода слышался Алисин голос.

Приехал ещё один кузен, Джефф, брат Малки. Он посмотрел на Нину взглядом, близким к ненависти. Это было странно и действовало на нервы. Но он был дебилом. Как и все остальные Нинины кузены, по крайней мере, те, кого она знала. У тёти Кэти и дяди Дэви (он был протестантом из Глазго) было два сына: Билли, только что вернувшийся из армии, и Марк, вроде бы подсевший на наркотики. Их здесь не было, потому что они практически не были знакомы с Энди и всей боннириггской братией. Наверное, они приедут на похоронах. А может, и нет. У Кэти и Дэви был ещё один сын, тоже Дэви, умерший почти год назад. Он был умственно и физически отсталым и бОльшую часть жизни провёл в больнице. Нина видела его всего один раз: он сидел скорчившись в инвалидной коляске, с открытым ртом и отсутствующим взглядом. Интересно, какие чувства вызвала его смерть у Кэти и Дэви? Наверно, тоже скорбь, но в то же время - и облегчение.

Чёрт! Джефф идёт к ней поболтать. Она однажды показала его Шоне, и та сказала, что он похож на Марти из "Wet Wet Wet". Нина терпеть не могла "Уэтов" вообще и Марти в частности, к тому же Джефф был совершенно на него не похож.

- Как дела, Нина?

- Нормально. Жалко дядю Энди.

- М-да, но что поделаешь? - Джефф пожал плечами. Ему был двадцать один, и Нина считала его глубоким стариком.

- Когда заканчиваешь школу? - спросил он её.

- В будущем году. Я хотела уйти в этом, но мама наехала, и пришлось остаться.

- Выпускные экзамены?

- Угу.

- Какие предметы?

- Английский, матёма, арифметика, искусство, бухгалтерский учёт, физика, современные исследования.

- Сдашь?

- Угу. Это не сложно. Кроме матёмы.

- А потом что?

- Пойду работать. Или буду оттягиваться.

- А не хочешь пойти в старшие классы?

- Не-а.

- А зря. Ты бы могла поступить в университет.

- На фига?

Этот вопрос заставил Джеффа задуматься. Он недавно получил учёную степень по английской литературе и теперь жил на пособие по безработице. Как и большинство его однокурсников.

- Чтобы занять положение в обществе, - сказал он.

Нина поняла, что взгляд Джеффа выражал не ненависть, а скорее вожделение. Очевидно, он выпил перед этим, и тормоза у него ослабли.

- А ты повзрослела, Нина, - сказал он.

- Угу, - покраснела она, зная, что покраснела и ненавидя себя за это.

- Не хочешь пойти прогуляться? В смысле, зайти в какой-нибудь бар? Можно перейти через дорогу и пропустить по одной.

Нина взвесила все "за" и "против". Если даже Джефф будет нести какую-то студенческую пургу, всё равно это лучше, чем оставаться здесь. Кто-нибудь увидит их в баре, это же Бонниригг, и кому-нибудь расскажет. Это дойдёт до Шоны и Трейси, и они захотят узнать, кто этот темноволосый молодой человек. Такую возможность ни в коем случае нельзя упускать.

И тут Нина вспомнила про перчатки. По рассеянности она забыла их сверху на комоде в комнате Энди. Она извинилась перед Джеффом:

- Ага, хорошо. Только мне надо сходить в туалет.

Перчатки по-прежнему лежали на комоде. Она взяла их и сунула в карман куртки, но наткнулась на мокрые трусики и быстро переложила перчатки в другой карман. Нина оглянулась на Энди. Что-то в нём изменилось. Он весь вспотел. Ей показалось, как он дёрнулся. О Боже, он и вправду дёрнулся. Она дотронулась до его руки. Та была тёплой.

Нина побежала вниз:

- Дядя Энди! По-моему... мне показалось... вы должны посмотреть... кажется, он живой...

Все посмотрели на неё с недоверием. Первым очнулся Кенни и помчался на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки, за ним - Дэви и доктор Сим. Алиса нервно вздрогнула и застыла с раскрытым ртом, но так ничего и не поняла.

- Он был хорошим человеком... никогда меня пальцем не тронул... - лепетала она бессвязно. Но что-то заставило её подняться наверх вслед за остальными.

Кенни потрогал вспотевший лоб брата и его руку.

- У него жар! Энди не умер! ЭНДИ НЕ УМЕР!

Сим собрался уж было приступить к осмотру, но его оттолкнула Алиса, которая, забыв о всяких приличиях, бросилась на тёплое, одетое в пижаму тело.

- ЭНДИ! ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ЭНДИ?

Голова Энди упала набок, на лице было всё то же дурацкое, застывшее выражение, а тело оставалось таким же безжизненным.

Нина истерически захихикала. Алису схватили и держали, как опасную психопатку. Мужчины и женщины тихо успокаивали её, пока доктор Сим осматривал Энди.

- Нет, к сожалению, мистер Фитцпатрик мёртв. Его сердце остановилось, - важно произнёс Сим. Он отступил на шаг и засунул руку под одеяло. Потом нагнулся и вытащил вилку из розетки. Он подобрал с пола белый шнур и вытащил из-под кровати присоединённый к нему выключатель.

- Кто-то оставил включённым электроодеяло. Поэтому тело нагрелось и вспотело, - пояснил он.

- Вот те на! Господь всемогущий, - засмеялся Кенни. Он заметил, как Джефф сверкнул на него глазами, и проговорил в свое оправдание: - Энди обоссался бы со смеху. Вы же знаете, какое у Энди было чувство юмора. - Он развёл руками.

- Конченый идиот... при Алисе... - в бешенстве пробормотал Джефф, развернулся и выбежал из комнаты.

- Джефф! Джефф! Да погоди ты, чудак... - взмолился Кенни. Слышно было, как хлопнула входная дверь.

Нине показалось, что она сейчас описается. Она из последних сил сдерживала душившие её приступы смеха, и от этого у неё разболелось в боку. Кэти обняла её.

- Ну, ну, всё хорошо. Успокойся, милая. Не переживай так, - сказала она, и тогда Нина поняла, что плачет, как дитя. Никого не стесняясь, ревёт во всё горло. Обстановка разрядилась, и её тело обмякло на руках у Кэти. Нахлынули воспоминания, сладостные воспоминания детства. Она вспомнила Энди и Алису, и то счастье и любовь, которые некогда обитали здесь - в доме её тёти и дяди.

<...>

Вербовка под "спидом"

("Спид" - здесь: вид наркотика - ред.)

1 - Подготовка

Картошка и Рентон сидели в баре в "Королевской миле". Заведение косило под американский тематический бар, но весьма отдалённо: это было сумасшедшее нагромождение антиквариата.

- Какой ёбнутый придурок, это самое, пошлёт нас с тобой на одну и ту же работу? - спрашивал Картошка, прихлёбывая свой "гиннесс".

- Для меня это полный пиздец, чувак. Не надо мне никакой работы, бля. Это будет кошмар! - Рентон покачал головой.

- Да уж, классно было бы, это самое, ширяться и дальше, угу?

- Только не вздумай сорвать собеседование, Картоха, а то эти суки настучат на биржу, и те ублюдки не будут платить тебе бабла. В Лондоне со мной такое уже было. Тут надо быть на стрёме.

- Ага... А что мне тогда типа делать?

- Надо сделать вид, будто ты хочешь работать, и в то же время сорвать на хуй собеседование. Если не будешь лохом, они не сумеют ни хера с тобой сделать. Надо быть самим собой и честно обо всём рассказать - тогда они никогда не дадут тебе никакой ебучей работы. Но если ты будешь сидеть и молчать, то эти ублюдки сразу пошлют тебя на биржу. Они скажут: этого чувака нельзя трогать.

- Для меня это трудно, чувак... Врубаешься? Трудно всё это провернуть... это самое. Я типа могу перетрухать, врубаешься?

- Томми принесёт "спида". Когда у тебя собеседование?

- Аж в полтретьего.

- Классно, у меня в час. Встретимся тут в два. Я дам тебе свой галстук и "спида". Прикинься получше, покажи товар лицом, понял? Ладно, давай катать заявы.

Они положили на стол перед собой бланки. Рентон заполнил свой почти до половины. Картошка краем глаза пробежал пару пунктов.

- Обана... ты чё, чувак? "Джордж Хериот"?.. Ты ж ходил в лейтскую школу...

- Всем хорошо известно, что в нашем городе у тебя очень хуёвые шансы получить приличную работу, если ты не ходил в мажорскую школу. Выпускнику "Джорджа Хериота" они никогда не предложат место швейцара в гостинице. Это только для нас, плебеев; так что пиши чё-нибудь в этом роде. Если эти козлы увидят у тебя в заявлении школу "Оги" или "Крейги", то сразу дадут тебе чёрную работёнку... Блядь, мне пора. Короче, не опаздывай. Скоро увидимся.

2 - Процесс: мистер Рентон (13.00)

Заведующий приёмом на работу, который со мной поздоровался, оказался жутко прыщавым типом в облегающем костюме с перхотью на плечах, похожей на дорожки кокаина. У меня аж руки зачесались при виде этого мудозвона. Его рябое лицо и угри полностью разрушали впечатление, которое эта ебливая вонючка пыталась произвести. Даже во время самых страшных ломок у меня никогда не было такого цвета лица, как у этого несчастного говнючонка. Наверно, он уже приготовился к нападению. Посередине сидел толстый, выёбистый мудила, а по правую руку от него - оскаленная бабища в костюме деловой женщины с лицом, намазанным толстым слоем крема, - типичная "жаба".

Термоядерный расклад для получения места ёбаного швейцара.

Как и следовало ожидать, всё началось со вступительного гамбита. Жирный посмотрел на меня с теплотой во взгляде и сказал:

- В вашей анкете написано, что вы посещали гимназию Джорджа Хериота.

- Ах да, школьные годы чудесные... Как давно это было!

Я ещё мог соврать в заяве, но только не на собеседовании. Один раз я действительно посетил "Джордж Хериот": когда я был помощником ученика в "Гиллслэнде", мы занимались там какой-то работой по контракту.

- Старина Фозерингхем всё ещё читает лекции?

Сука. Одно из двух: либо читает, либо ушёл на пенсию. Нет. Слишком рискованно. Что-нибудь левое.

- Боже мой, вы снова напомнили мне о детстве... - я улыбнулся. Жирная скотина, видимо, осталась довольна ответом. Это меня беспокоит. Мне показалось, что собеседование окончено, и они сейчас предложат мне работу. Все остальные вопросы были приятными и безобидными. Мой план накрылся пиздой. Да они скорее дадут выпускнику коммерческого училища с серьёзным психическим расстройством место инженера по ядерной энергетике, чем предложат чуваку с учёной степенью чистить скотобойни. Надо что-то с этим делать. Какой кошмар. Жирный считает меня выпускником "Джорджа Хериота", который сбился с пути, и хочет мне помочь. Грубейший просчёт, Рентон!

Огромное спасибо прыщавому хую. (Я вправе допустить, что хуй у него тоже в прыщах, учитывая, что все остальные части его тела густо покрыты чиряками.) Робея, он задаёт мне вопрос:

- Э...э... мистер Рентон... э... как вы, э, объясните... э, перерывы в своей работе, э...

А как ты объяснишь перерывы между своими словами, пидор?

- Видите ли, я уже давно страдаю от героиновой зависимости. Я пытался бороться с ней, но она мешает моей трудовой деятельности. Я считаю, что должен честно во всём признаться и рассказать об этом вам как моему возможному будущему работодателю.

Сногсшибательный трюк. Они нервно заёрзали на стульях.

- Что ж, э, спасибо за откровенность, мистер Рентон... э, нам нужно кое с кем посоветоваться... ещё раз спасибо, мы с вами свяжемся.

Фантастика! Стена холодности и отчуждённости, стоявшая между нами, в одно мгновение рухнула. Теперь-то они не посмеют сказать, что я не пытался устроиться на работу...

3 - Процесс: мистер Мёрфи (14.30)

Этот "спид" - полный улёт. Я весь типа как пружина, жду не дождусь собеседования. Рентс сказал: "Покажи товар лицом, Картоха, и расскажи всю правду". Ну где эти коты, начинайте быстрей...

- В вашей анкете написано, что вы посещали гимназию Джорджа Хериота. Сегодня просто урожай на бывших "хериотских" выпускников.

Ага, жирный котяра.

- Я щас всё объясню. На самом деле, я ходил в "Оги", школу св. Августина, это самое, а потом в "Крейги", ну знаете, "Крейгройстон". Я вписал "Хериот", потому что думал, это типа поможет мне получить работу. Вы ж знаете, в нашем городе дискриминация, ну и всё такое. А как тока эти мажоры в пиджаках с галстуками увидят "Хериота" или там, "Дэниела Стюарта" или Эдинбургскую академию, они сразу типа начинают переться. Я врубился, вы хотели сказать, это самое, я, мол, вижу, что ты ходил в "Крейгройстон", да?

- Нет, просто я пытался завязать беседу, поскольку сам закончил "Хериот". Мне хотелось, чтобы вы расслабились. Но я могу успокоить вас насчёт дискриминации. Мы с вами пользуемся совершенно равными возможностями.

- Вот это клёво, чувак. Теперь я спокоен. Просто мне позарез нужна работа. Я всю ночь не спал. Всё переживал, что провалю собеседование. Когда эти коты читают в анкете "Крейгройстон", они, это самое, думают, что каждый, кто ходил в Крейги, он типа конченый, правильно? Но вы ж знаете, это самое, Скотта Нисбета, футболиста? Он играет за "Гуннов"... ну, первый состав "Рейнджерсов", и подписывает самые дорогие международные контракты, врубаетесь? Так вот, чувак, этот пацан на год младше меня и учился вместе со мной в "Крейги".

- Могу вас заверить, мистер Мёрфи, нас гораздо больше интересуют полученные вами оценки, нежели то, в какую школу вы, или любой другой кандидат, ходили. Здесь сказано, что вы успешно сдали пять выпускных экзаменов...

- Да бросьте вы! Это самое, хватит об этом, котяра. Все эти выпускные - сплошной пиздёж. Я написал о них чисто для отмазки. Чтобы типа проявить инициативу. Врубаетесь? Мне позарез нужна работа, чувак.

- Послушайте, мистер Мёрфи, вас направило к нам Управление центра занятости. И у вас нет надобности лгать нам, как вы выразились, "для отмазки".

- Слы... всё равно, чувак. Ты ж тут главный, типа как начальник, мажор, который, это самое...

- Так, по-моему, мы топчемся на месте. Скажите же нам, наконец, неужели вы настолько нуждаетесь в работе, что готовы для этого солгать?

- Мне нужны башли, чувак.

- Извините, что вы сказали?

- Капустка, э... ну там, это самое, пожрать, поспать. Врубаешься?

- Понимаю. Но что именно вас привлекает в индустрии развлечений?

- Ну, всем нравится веселиться, ну там, всякие удовольствия. Это и есть типа развлечения, чувак. Мне нравится, когда люди веселятся, просекаешь?

- Хорошо. Благодарю вас, - сказала краля со штукатуркой на лице. А мне приглянулась эта крошка... - Что вы считаете своими основными достоинствами? - спрашивает.

- Ну... это самое, чувство юмора. Его нужно иметь, без него никуда, без этого не обойдёшься, врубаетесь? Не надо так часто повторять "врубаетесь", а то эти мажоры подумают, что я типа плебей.

- А какие у вас слабости? - спросил своим скрипучим голоском кошак в костюмчике. Это тот прыщавый; Рентс не наврал насчёт угрей. Вылитый леопардик.

- Наверно, я слишком щепетильный, понимаете? Если что-то, это самое, не по-моему, так меня лучше не трогать, просекаете? После такого собеседования у меня весь день будут классные вибрации, врубаетесь?

- Большое спасибо, мистер Мёрфи. Мы вам сообщим дополнительно.

- Нет, чувак, это тебе спасибо. Это самое классное собеседование в моей жизни, врубаешься? - я подскочил к ним и пожал лапу каждому из этих кошаков.

4 - Обсуждение

Картошка встретился с Рентоном в том же баре.

- Как успехи, Картоха?

- Классно, чувак, классно. Даже чересчур классно. Эти мажоры могут даже предложить мне работу. Херовые вибрации. Но насчёт "спида" ты был прав. Я ещё никогда типа так себя не расхваливал. Вот это оттяг, компадре, оттяг так оттяг.

- Давай выпьем за твой успех. Хочешь ещё децл "спида"?

- Не откажусь, чувак, это самое, не откажусь.

<...>

Первая палка за сто лет

Почти весь день они курили шмаль. А сейчас сидят и бухают в занюханном хромово-неоновом гадюшнике для съёма. Бар ломится от разнообразных дорогих напитков, но здесь и в помине нет той "коктейльной" утончённости, которую он якобы подразумевает.

Люди приходят сюда по одной-единственной причине. Впрочем, ночь только начинается, и пока ещё не так заметно, что пьянство, разговоры и музыка служат для них всего лишь удобным предлогом.

План с алкоголем разожгли отходняковое либидо Картошки и Рентона до немыслимой степени. Все женщины в баре (и даже некоторые мужчины) казалась им невероятно сексуальными. Они не могли сосредоточить внимание на одной особе, которая могла бы стать их потенциальной мишенью, поскольку их взгляд тотчас приковывала другая. Находясь здесь, каждый из них остро ощущал, как давно уже не трахался.

- Если не сможешь подцепить какую-нибудь Джо Макбрайд даже в этом заведении, то можно сушить сухари, - рассуждает Дохлый, покачивая головой в такт музыке. Дохлый любит пускаться в отвлеченные рассуждения, как обычно в таких случаях, говоря с позиции силы. Тёмные круги у него под глазами свидетельствуют о том, что он почти весь день трахался с теми двумя американками, что остановились в отеле "Минто". Ни у Картошки, ни у Рентона, ни у Бегби нет никаких шансов составить ему компанию. Он каждому из них даст фору. Дохлый просто удостаивает их своим присутствием.

- У них превосходная кока, чуваки. Никогда ничего подобного не пробовал, - улыбается он.

- Морнингсайдовский "спид", брат, - замечает Картошка.

- Кокаин... мусор, бля. Дерьмо для яппи. - Хотя Рентон не кололся уже несколько недель, у него осталось презрение убеждённого героиниста ко всем остальным наркотикам.

- Мои леди возвращаются. Мне придётся покинуть вас, джентльмены. Занимайтесь своими грязными делишками, - Дохлый надменно качает головой, а потом окидывает бар высокомерным, заносчивым взглядом. - В игру вступает рабочий класс, - он насмешливо фыркает. Картошка с Рентоном морщатся.

Сексуальная зависть - неотъемлемый компонент дружбы с Дохлым.

Они пытаются представить себе все те кокаиново-шизовые сексуальные игрища, которые он устраивает с "мандами из "Минто", как он их называет. Им остаётся только фантазировать. Дохлый никогда не рассказывает подробностей своих любовных похождений. Но его сдержанность вызвана не уважением к женщинам, с которыми он вступает в связь, а желанием помучить своих менее удачливых в сексуальном плане друзей. Картошка и Рентон понимают, что групповуха с богатыми туристками и кокаином - это удел таких сексуальных аристократов, как Дохлый. А их уровень - этот задрипанный бар.

Рентон ёжится, наблюдая издали за Дохлым и думая о той пурге, которую он на постоянке гонит.

Чёрт с ним, с Дохлым, чего от него ещё можно ждать. Но Рентон с Картошкой приходят в ужас, когда обнаруживают, что Бегби тоже от них откололся. Он замолаживает женщину с приятным, по мнению Картошки, личиком. "И с толстой жопой", - брюзгливо отмечает про себя Рентон. Некоторых женщин, размышляет Рентон со злобной завистью, притягивают всякие психопаты. Обычно они дорого платят за этот свой порок, и их жизнь превращается в сущий кошмар. В качестве примера Рентон самодовольно приводит Джун, подружку Бегби, которая сейчас лежит в роддоме. Гордый от того, что за примером не надо было далеко ходить, он делает большой глоток "бэка" и решает: "Нужно оставаться самим собой".

Однако у Рентона наступает очередной этап самоанализа, и его самодовольство мигом испаряется. На самом деле, жопа у неё не такая уж и большая, рассуждает он. Он замечает, что в нём опять сработал механизм самообмана. Дело в том, что он подсознательно считает себя самым привлекательным человеком в этом баре. И поэтому всегда находит что-нибудь отвратительное в самых потрясающих людях. Сосредоточив всё свое внимание на этой отдельной уродливой черте, он может затем мысленно уничтожить всю красоту в целом. В то же время собственные недостатки его не волнуют, поскольку он к ним привык и, во всяком случае, их не замечает.

Как бы то ни было, сейчас он уже завидовал Фрэнку Бегби. Ну конечно, думал он, благодать обходит меня стороной. Бегби и его новоиспечённая любовница разговаривают с Дохлым и американками. Эти тёлки шикарно выглядят в своей упаковке из загара и дорогих шмоток. Рентона тошнит, когда он видит, как Бегби с Дохлым строят из себя закадычных друзей, тогда как, на самом деле, они постоянно норовят наступить другу другу на пятки. Он отмечает угнетающую поспешность, с какой люди, удачливые в сексуальной, да и в любой другой сфере, открещиваются от неудачников.

- Остались мы с тобой, Картоха, - говорит он.

- Это самое, э, да... похоже на то, котик.

Рентону нравится, когда Картошка называет других "котиками", но терпеть не может, когда к нему самому так обращаются. От котиков его выворачивает.

- Знаешь, Картошка, иногда мне хочется снова сесть на иглу, - говорит Рентон, главным образом для того, чтобы шокировать Картошку, чтобы увидеть реакцию на его отупевшем от хэша, обдолбанном фейсе. Но как только он это произносит, он понимает, что сказал правду.

- Эх, это самое, тяжко, бля... да? - Картошка выпускает воздух сквозь плотно сжатые губы.

Рентон просекает, что "спид", которым они закинулись в туалете и который он считал полным дерьмом, начал действовать. Проблема спрыгивающих "чернушников" заключается в том, приходит к выводу Рентон, что эти безмозглые придурки готовы закинуться всем, чем попало. Но когда ты сидишь на игле, то для всего остального дерьма просто не остаётся места.

У него зачесался язык. "Спид" полностью перекрыл план и алкоголь.

- Дело в том, Картошка, что если ты торчишь, то ты торчишь. И тебя больше ничего не волнует. Знаешь Билли, моего брата? Снова записался добровольцем в ёбаную армию. Этот придурок поедет в Белфаст, бля. Я всегда знал, что он припезденный. Прихвостень империализма, блядь. Знаешь, что мне сказал этот дебил? Говорит, что его, мол, на гражданке кумарит. Служить в армии - это всё равно что торчать. Разница только в том, что там не ширяются, а стреляют.

- Ну, это самое, по-моему, ты немного, того, перебарщиваешь, чувак.

- Да ты слушай сюда! Вдумайся. В армии за этих дебилов всё делают другие. Кормят их и поят дешёвым пивом в вонючих солдатских клубах, чтоб они только не ходили в город и не трогали местных. Когда они потом выходят на гражданку, то им приходится всё делать самим.

- Да, но, это самое, разница есть, ведь... - Картошка пытается его перебить, но Рентон уже вошёл в раж. Он может заткнуться, только если треснуть его бутылкой по голове, да и то не надолго.

- Угу, угу... постой, чувак. Выслушай. Послушай, что я тебе щас скажу... да, о чём это я, бля... ах, да! Вспомнил. Когда ты на системе, то думаешь только о том, где бы достать. А когда ты спрыгиваешь, то начинаешь думать о целой куче других вещей. Нет денег - не нажрёшься. Есть деньги - нажрёшься, как свинья. Нет чувихи - не с кем потрахаться. Есть чувиха - постоянные ссоры, шагу без неё не ступи. Можно, конечно, забить на всё, но тогда чувствуешь себя виноватым. Думаешь о бабках, о хавке, о ментах, об этих долбаных нациках, которые тебя пиздят, и обо всех остальных вещах, на которые тебе глубоко насрать, когда ты плотно сидишь на игле. Тогда ты думаешь только об одном. Всё очень просто. Врубаешься, о чём я? - Рентон замолчал и бросил в рот жвачку.

- Ага, но это же типа жалкое существование, бля. Разве это жизнь, а? Это самое, когда у тебя ломки... это же полный пиздец... все кости переламывает... отрава, чувак, чистая отрава... Даже не говори мне, что ты хочешь всё это повторить, потому что всё это враньё, - в его ответе было много яда, особенно, если учесть, что Картошка обычно спокойный и расслабленный. Рентон заметил, что задел его за живое.

- Ладно. Я прогнал. Это всё Лу Рид.

Картошка улыбнулся Рентону той подкупающей улыбкой, которая вызывает у старушек на улице желание подобрать его, как бездомного кота.

Они видят, что Дохлый собирается отчалить вместе с американками Аннабель и Луизой. Он потратил обязательные полчаса на удовлетворение Попрошайкиного эго. В этом состоит единственная функция всех друзей Бегби, решает Рентон. Он думает над кем, какой идиотизм быть другом человека, который тебя совершенно не прикалывает. Это такой обычай или привычка. К Бегби привыкаешь, как к героину. И он не менее опасен. Согласно статистике, размышляет Рентон, у вас намного больше шансов быть убитым членом вашей же семьи или вашим близким другом, чем каким-нибудь посторонним человеком. Некоторые олухи окружают себя всякими психами, полагая, что они становятся от этого более сильными и менее уязвимыми для нашего жестокого мира, тогда как, на самом деле, верно обратное.

На выходе Дохлый оборачивается и, глядя на Рентона, поднимает одну бровь в стиле Роджера Мура, выходящего из бара. Рентона охватывает паранойя, вызванная "спидом". Ему кажется, что причина успеха Дохлого у женщин кроется в его способности поднимать одну бровь. Рентон знает, как трудно этому научиться. Он тренировался у зеркала несколько долгих вечеров, но обе брови как на зло поднимались вместе.

Количество выпитого и истёкшее время совместными усилиями помогают сконцентрироваться. За час до закрытия человек, которого ты даже не думал снимать, становится вполне подходящим кандидатом. А когда остаётся всего лишь полчаса, ты его определённо жаждешь.

Блуждающий взгляд Рентона останавливается на стройной девушке с прямыми, длинными каштановыми волосами, немножко загнутыми на кончиках. У неё красивый загар и тонкие черты лица, со вкусом подчёркнутые макияжем. На ней коричневый "топ" и белые брюки. Рентон чувствует, как кровь отливает у него от живота, когда она засовывает руки в карманы и у неё просвечивают трусики. Настал его час.

Девушку и её подружку клеит какой-то парень с круглым, отёчным лицом, одетый в рубашку без воротника, натянувшуюся на его пухлом животе. Рентон, питающий нескрываемое предубеждение против полных людей, пользуется удобным случаем, чтобы дать волю своим чувствам.

- Картошка, глянь на этого жирного. Прожорливый ублюдок. Я никогда не поверю во всю эту херню насчёт желёз и обмена веществ. Ты видел в фильме про Эфиопию хоть одного жирного ублюдка? У них там что, желёз нет? Как бы не так, - Картошка отвечает на его возмущение удолбанной улыбкой.

Рентон решает, что у девушки есть вкус, потому что она отшивает этого толстого парня. Ему нравится, как она это делает. Самоуверенно и с чувством собственного достоинства, не выставляя его полным идиотом, но недвусмысленно давая ему понять, что он её не интересует. Парень улыбается, разводит руками и склоняет голову набок под взрыв издевательского хохота своих друзей. Эта сцена вселяет в Рентона ещё больше решимости заговорить с девушкой.

Рентон показывает Картошке, чтоб шёл за ним. Он не любит делать первый шаг и чувствует большое облегчение, когда Картошка заговаривает с её подружкой, хотя обычно Картошка никогда не берёт инициативу в свои руки. Наверное, "спид" подпирает. Впрочем, он немного смущается, услышав, как Картошка тележит про Фрэнка Заппу.

Рентон пытается казаться расслабленным, но заинтересованным, искренним, но беззаботным.

- Извините, что встреваю в вашу беседу. Но я просто хотел сказать вам, что восхищаюсь вашим безупречным вкусом и тем, как вы только что отшили этого толстого ублюдка. Я подумал, возможно, с вами интересно будет поговорить. Но если вы прогоните меня, как этого жирного ублюдка, то я не обижусь. Кстати, меня зовут Марк.

Девушка улыбается ему немного смущённо и снисходительно, но Рентон думает, что это, по крайней мере, в сто раз лучше, чем "отвали". По мере разговора Рентон начинает стесняться своей внешности. "Спид" мало-помалу отпускает. Ему кажется, что его волосы, выкрашенные в чёрный цвет, выглядят по-дурацки, а оранжевые веснушки, это проклятие всех рыжих, так и бросаются в глаза. Раньше он считал себя похожим на Боуи периода Зигги Стардаста. Но пару лет назад какая-то тёлка сказала ему, что он точная копия Алека Маклиша, абердинского футболиста, играющего за сборную Шотландии. Это прозвище к нему прилипло. Когда Алек Маклиш решил бросить футбол, Рентон отправился в Абердин, чтобы выразить ему свою признательность. Он вспомнил, как однажды Дохлый печально покачал головой и заявил, что чувак, похожий на Алека Маклиша, вряд ли может претендовать на успех у женщин.

Поэтому Рентон покрасил волосы в чёрный цвет, чтобы только не быть похожим на Маклиша. И теперь он боялся, что первая же тётка, которую он снимет, рассмеётся ему в лицо, когда он разденется, и она увидит его огненно-рыжий лобок. Он покрасил даже брови и подумывал, не покрасить ли ему заодно и волосы на лобке. По глупости он спросил совета у матери.

- Не валяй дурака, Марк, - ответила она ему. Мать стала раздражительной из-за гормонального дисбаланса, вызванного климаксом.

Девушку звали Дианой. Рентону кажется, будто ему кажется, что она красавица. Эта оговорка необходима, поскольку прошлый опыт научил его никогда не доверять своим суждениям в тот момент, когда в его организме и мозге плещутся химикаты. Они заговорили о музыке. Диана сообщила Рентону, что ей нравятся "Симпл Майндс", и между ними завязался первый небольшой спор. Рентон не любил "Симпл Майндс".

Он разразился пламенной речью:

- "Симпл Майндсы" превратились в полное говно, после того как начали играть этот новомодный ангажированный пэшн-рок в стиле "Ю-2". Я перестал доверять им с тех пор, как они отошли от корневого помп-рока и начали гнать всю эту неискреннюю, политическую в самом плохом смысле этого слова попсню. Мне нравились ранние вещи, но, начиная с "Новой золотой мечты", это полный отстой. От всей этой фигни про Манделу просто блевать хочется.

Диана верила в то, что ребята искренне поддерживают Манделу и движение за сосуществование рас в Южной Африке.

Рентон энергично закачал головой, стараясь соблюдать спокойствие, но в то же время выходя из себя из-за амфетамина и её несогласия:

- У меня была их старая пластинка 1979 года, да, я её купил, но несколько лет назад я её выбросил, и я хорошо помню, как в одном интервью Керр осуждал политическую ангажированность других команд и говорил, что "Майндсов" интересует только музыка.

- Люди меняются, - возразила Диана.

Рентона немного ошеломила чистота и простота этого утверждения. Она нравилась ему всё больше. Пожав плечами, он согласился с ней, хотя не мог отделаться от мысли, что Керр всегда оставал на один шаг от его гуру Питера Гэйбриела, и что после "Живой помощи" среди рок-звёзд стало модно строить из себя милашек. Однако он промолчал и решил в дальнейшем быть менее категоричным в своих музыкальных пристрастиях. Если смотреть на вещи более широко, подумал он, то какая, в принципе, разница?

Спустя некоторое время Диана с подружкой пошли в туалет, чтобы обсудить Рентона и Картошку. Диана никак не могла определиться насчёт Рентона. Он, конечно, мудак, но здесь таких полно, а он от них несколько отличается. Хотя и не настолько, чтобы придти в восторг. Однако, уже поздно...

Картошка поворачивается и говорит что-то Рентону, но он его не слышит из-за песни "Ферма", которую, как и все их песни, по мнению Рентона, можно служать только под "экстази", а если ты под "экстази", то нет никакого смысла слушать "Ферму", лучше уж оттянуться под какой-нибудь рейв, переходящий в тяжёлое техно. Но даже если бы он слышал Картошку, то всё равно его мозги были сейчас настолько задрочены, что он не смог бы ничего ответить, а потому заслуженно отдыхал от напряжения во время разговора с Дианой.

Потом Рентон начинает изливать душу парню из Ливерпуля, приехавшему сюда на каникулы, из-за его акцента и манер приняв его за своего друга Дэйво. Потом Рентон понимает, что этот парень - совсем не Дэйво и зря он так перед ним разоткровенничался. Он пытается вернуться обратно к стойке, теряет Картошку, и только тут осознаёт, что ужрался, как скотина. Диана становится для него лишь воспоминанием, смутной целью в тумане его наркотического ступора.

Он выходит на улицу и видит, что Диана садится одна в такси. Изнывая от ревности, он задаёт себе вопрос, означает ли это, что Картошка снял её подружку? Его ужасает перспектива остаться единственным парнем, который так никого и не снял, и полное отчаяние вынуждает его без стеснения подойти к ней.

- Диана, ты не против, если я сяду вместе с тобой?

Диана колеблется:

- Я еду в Форрестер-Парк.

- Класс. Мне тоже в эту сторону, - врёт Рентон и добавляет про себя: "По крайней мере, сегодня."

В такси они разговорились. Диана поccорилась с Лизой, своей подружкой, и решила уехать домой. Она думает, что Лиза до сих пор пляшет на танцплощадке с Картошкой и ещё одним кретином, натравливая их друг на друга. Капуста Рентона осталась у этого второго кретина.

Лицо Дианы приняло кислое мультяшное выражение, когда она рассказывала Рентону, какой ужасный человек эта Лиза, перечисляя все её проступки, показавшиеся ему довольно незначительными, со злобой, которая его немного встревожила. Он во всём ей поддакивал и согласился, что Лиза - самая страшная эгоистка на свете. У неё испортилось настроение, а поскольку Рентона это не устраивало, то он сменил тему. Он травил ей анекдоты про Картошку и Бегби, умело их приукрашивая. Рентон ни разу не упомянул Дохлого, потому что Дохлый нравился женщинам, и он старался держать женщин, с которыми знакомился, как можно дальше от Дохлого, даже в разговоре.

Когда она немного повеселела, он спросил её, не станет ли она возражать, если он её поцелует. Она пожала плечами, предоставив ему самому решать, означало ли это, что ей всё равно или что она ещё не решила. Он рассудил, однако, что безразличие намного лучше категорического отказа.

Они немного полизались. Его возбудил аромат её духов. Она подумала, что он слишком худой и костлявый, но целуется классно.

Когда они вышли из машины, Рентон признался, что живёт не в Форрестер-Парке и солгал лишь для того, чтобы подольше с ней побыть. Злясь на самоё себя, Диана почувствовала себя польщённой.

- Не хочешь зайти ко мне на чашку кофе? - спросила она.

- Было бы классно, - Рентон пытался сделать вид, что ему просто приятно, и не выдать того, что он в восторге.

- Но предупреждаю, только кофе, - добавила Диана с таким видом, что Рентон долго не мог понять, какой смысл она вкладывала в свои слова. С одной стороны, она лукавила, и значит, вопрос секса с повестки дня не снимался, а с другой стороны, тон у неё был достаточно самоуверенный, и следовательно, говорила она то, что думала. Он только кивнул, как сконфуженный деревенский лох.

- Не шуми. Люди спят, - сказала Диана. "Это уже хуже", - подумал Рентон и представил себе квартиру с ребёнком и нянькой. Он вспомнил, что никогда не делал этого с теми, кто уже рожал. Эта мысль вызвала у него какое-то непривычное чувство.

Хотя он сразу же почуял, что в комнате кто-то есть, он не услышал того характерного запаха мочи, блевотины и талька, который исходит от грудных младенцев.

Он попытался обратиться:

- Диа...

- Тсс! Они спят, - оборвала она его. - Не разбуди их, а не то будут неприятности.

- Кто "они"? - нервно прошептал он.

- Тсс!!!

Рентон смутился. У него в мозгу промелькнули прошлые кошмары, испытанные им самим и слышанные от друзей. Он мысленно перебрал свою жуткую "базу данных", содержавшую в себе всё на свете - от соседей-вегетарианцев до психованных сутенёров.

Диана провела его в спальню и усадила на односпальную кровать. Потом она исчезла и возвратилась через несколько минут с двумя чашками кофе. Он почувствовал, что кофе был с сахаром; обычно он не мог его пить, но сейчас утратил вкус.

- Будем ложиться? - прошептала она с необычным напряжением в голосе и подняла брови.

- Э... неплохо бы... - сказал он, чуть не захлебнувшись кофе. Сердце бешено застучало, и он занервничал, как неуклюжий девственник, переживающий о том, каким образом алкогольно-наркотический коктейль скажется на его эрекции.

- Только не шуметь, - сказала она. Он кивнул.

Он быстро стянул с себя джемпер и футболку, потом кроссовки, носки и джинсы. Стесняясь своего рыжего лобка, он сначал запрыгнул в постель, а уж потом снял трусы.

Наблюдая за тем, как Диана раздевается, Рентон с облегчением обнаружил, что у него встал. В отличие от него, она тянула время и, похоже, совершенно не стеснялась. Он подумал, что у неё классное тело. В голове Рентона несколько раз настойчиво прозвучала футбольная мантра "а вот и мы".

- Я хочу быть сверху, - сказала Диана, отбросив покрывало и обнажив ярко-рыжий лобок Рентона. К счастью, она его вроде бы не заметила. Рентон был доволен своим членом. Он казался намного больше, чем обычно. Возможно, дело в том, догадался Рентон, что он отвык видеть свой член эрегированным. Но Диана была не в восторге. "Видали и похуже", - словно бы говорила она.

Они начали ласкать друг друга. Диана наслаждалась прелюдией. Рентонов пыл выгодно отличал его от большинства других парней, с которыми она была, но почувствовав, как его пальцы тянутся к её вагине, она остановилась и оттолкнула его руку.

- Я уже хорошо смазана, - сказала она. Рентон на миг оцепенел, это прозвучало так холодно и механично. Ему даже показалось, что его эрекция ослабла, но когда она опустилась на него, то - о, чудо из чудес! - член был по-прежнему твёрдым.

Когда она села на него, Рентон тихо простонал. Они начали медленно двигаться, член проникал всё глубже и глубже. Он ощущал её язык у себя во рту и слегка ощупывал руками её задницу. Казалось, это длится целую вечность; ему показалось, что он сейчас кончит. Диана была возбуждена до предела. "Ещё один никчёмный хуй? Нет, только не это," - думала она.

Рентон перестал её щупать и попытался представить себе, что трахает Маргарет Тэтчер, Пола Дэниелса, Уоллеса Мерсера, Джимми Сэвила и других страшилищ, чтобы только не кончить.

Диана не упустила свой шанс и сама довела себя до оргазма, пока Рентон лежал, словно искусственный член на широком скейтборде. И только после того, как Диана укусила себя за указательный палец, чтобы подавить странный писк, с которым она кончала, а другой рукой упёрлась ему в грудь, Рентон тоже почувствовал приближение оргазма. В этот миг его не могла остановить даже мысль о том, что он дрючит в задницу Уоллеса Мерсера. Ему казалось, что он будет кончать вечно. Его члён брызгался, как водный пистолет в руках неисправимого сорванца. После длительного воздержания струя его спермы долетала до самого потолка.

Они кончили почти одновременно, и если бы Рентон был жеребцом, то, возможно, он так и расписал всё перед приятелями. Но потом он понял, почему никогда этого не сделает: загадочные пожимания плечами и улыбки всегда вызывают больше доверия, чем живописные подробности, рассказываемые для прикола пацанам. Он научился этому у Дохлого. Даже его пресловутый антисексизм объяснялся элементарным сексистским эгоизмом. "Мужчины - такие ранимые существа", - подумал Рентон.

Когда Диана слезла с него, Рентон начал плавно погружаться в блаженный сон. Он решил проснуться ночью и ещё раз заняться сексом. Теперь, когда замкнутый круг был разорван, он расслабится, станет более активным и покажет ей, на что он способен. Он сравнивал себя с нападающим, который наконец-то разрушил чары, закрывавшие перед ним ворота, и ждёт не дождётся следующего матча.

Поэтому Рентона задело за живое, когда Диана сказала:

- А теперь уходи.

Прежде чем он успел ей что-либо возразить, она уже выпрыгнула из постели. Она надела трусы, чтобы задержать густую сперму, которая начала вытекать из неё и струилась по внутренней стороне бёдер. Рентон впервые подумал о проникающем сексе без презерватива и опасности подхватить ВИЧ. Он сдал анализы после того, как последний раз ширнулся чужим шприцом. Он был чистый. Однако Рентона беспокоила Диана: ведь если она переспала с ним, то она может переспать с кем угодно. А её намерение прогнать его сильно поколебало его хрупкое сексуальное эго, в удручающе короткий срок превратив его из хладнокровного жеребца обратно в дрожащего недотёпу. Он подумал, что ему, наверное, на роду было написано заразиться ВИЧем половым путём. А ведь ему приходилось ширяться чужими иглами, хотя в торчковых "тирах" давно уже отказались от больших "коммунальных" баянов.

- А можно мне остаться? - спросил он робким, боязливым голоском, который Дохлый, окажись он здесь, беспощадно бы высмеял. Диана пристально посмотрела на него и покачала головой:

- Нет. Можешь лечь на кушетке. Только тихо. Если тебя кто-нибудь увидит, между нами ничего не было. И оденься.

Он с радостью выполнил её просьбу, снова застеснявшись своих нелепых рыжих лобковых волос.

Диана вывела Рентона в прихожую, где стояла кушетка. Он был в одних трусах и трясся от холода, пока она не вынесла ему спальный мешок и его одежду.

- Извини, конечно, - прошептала она, поцеловав его. Они полизались ещё немного, и у него снова встал. Но когда он попытался залезть ей под ночную рубашку, она его остановила.

- Мне нужно идти, - решительно сказала она.

Диана ушла, оставив Рентона в полном недоумении. Он лёг на кушетку, залез в спальник и застегнул молнию. Он лежал в темноте, не в силах уснуть, и пытался представить себе обстановку комнаты.

Рентон подумал, что Дианины соседи - мрачные ублюдки, которым не нравится, если она приводит кого-то к себе домой. Возможно, решил он, она просто не хотела, чтобы соседи знали, что она может подцепить какого-то странного парня, привести его к себе и трахнуть. Его самолюбию польстило то, что его блестящее остроумие и необычайная, хотя и немного подпорченная красота сумели сломить её сопротивление. Он почти поверил в себя.

В конце концов, он погрузился в прерывистый сон, наполненный странными сновидениями. Несмотря на то, что он уже привык к таким стрёмным снам, на сей раз они были особенно яркими и на удивление легко вспоминались. Он был прикован к стенке в белой комнате, озарённой голубым неоновым светом и смотрел, как Йоко Оно вместе с Гордоном Хантером, защитником "Хибсом", грызли человеческое мясо и кости, а на больших пластмассовых столах лежали расчленённые тела людей. Обе знаменитости изрыгали ужасные проклятия в его адрес, отрывая куски мяса и старательно пережёвывая их окровавленными ртами. Рентон знал, что его стол следующий. Он попробовал подлизаться к "Цыганёнку" Хантеру, сказав, что он его большой фанат, но защитник с Истер-роуд полностью оправдал своё бескомпромиссное прозвище и громко рассмеялся ему в лицо. Рентон испытал огромное облегчение, когда этот сон кончился, и ему приснилось, что он сидит возле лейтского пруда, совершенно голый и весь вымазанный в жидком говне, и ест с тарелки яичницу с помидорами и гренками вместе с полностью одетым Дохлым. Потом ему приснилось, что его соблазнила какая-то красотка, на которой был купальник из "элкановской" фольги. Женщина оказалась на самом деле мужчиной, и они медленно трахали друг друга во все дыры, из которых сочилось какое-то вещество, напоминающее пенку для бритья.

Его разбудил лязг ножей и запах жарящегося бекона. Краем глаза он заметил спину какой-то женщины, явно не Дианы, которая исчезла в маленькой кухоньке, расположенной совсем рядом с гостиной. Потом он услышал мужской голос, и его охватил страх. С похмелья, в незнакомом месте и в одних трусах он бы меньше всего хотел услышать голос какого-нибудь мужчины. Рентон притворился спящим.

Приоткрыв один глаз, он заметил, как на кухню бочком пробрался какой-то мужик примерно его роста, а может и ниже. Хотя они разговаривали тихо, он всё хорошо слышал.

- Диана привела очередного дружка, - сказал мужчина. Рентону не понравился слегка насмешливый тон, с каким он произнёс слово "дружок".

- Да уж. Только цыц! Не заводись и не спеши с выводами.

Он услышал, как они вернулись в прихожую, а потом вышли из неё. Он быстро натянул на себя футболку и джемпер. Затем одним махом расстегнул спальник, сбросил ноги с кушетки и запрыгнул в джинсы. Аккуратно свернув спальный мешок, он расставил диванные подушки по местам. Надевая носки и кроссовки, он услышал, как они воняли. Оставалось только надеяться, что никто, кроме него, не слышал этого смрада.

Рентон очень нервничал и почти не чувствовал бодуна. Однако он знал, что похмелье притаилось в потёмках его души, как невероятно терпеливый головорез, который только и ждёт, когда можно будет выйти из засады и напасть на него.

- Доброе утро, - в прихожую снова вошла женщина, которая не была Дианой.

У неё были большие красивые глаза и тонкий, заострённый подбородок. Ему показалось, что он уже где-то видел её.

- Привет. Меня зовут Марк, - сказал он. Она не представилась, а вместо этого принялась расспрашивать Рентона.

- Значит, ты друг Дианы? - Её тон был немного агрессивным. Рентон решил не рисковать и придумать отмазку, которая не была бы столь явной и звучала бы достаточно убедительно. Дело в том, что у него выработалось умение наркомана убедительно лгать, и в его устах ложь звучала теперь убедительнее, чем правда. Он запнулся, подумав о том, что легче бросить колоться, чем перестать быть наркоманом.

- Точнее, друг подруги. Вы знаете Лизу?

Она кивнула. Рентон продолжал, упиваясь своей ложью и входя в успокоительный ритм обмана.

- Мне, конечно, неловко. Но вчера у меня был день рождения, и, по правде сказать, я сильно напился. Я умудрился посеять ключи от квартиры, а мой сосед уехал на каникулы в Грецию. Короче, я облажался. Я мог бы пойти домой и выломать дверь, но в том состоянии, в котором я находился, я не мог рассуждать здраво. И потом, меня могли бы арестовать за то, что я взломал собственную квартиру! К счастью, я встретил Диану, и она любезно разрешила мне переночевать на кушетке. Вы её соседка, да?

- Э... да, почти, - она странно рассмеялась, а он никак не мог понять причину этого смеха. Что-то здесь было не так.

В прихожую вошёл мужчина. Он бегло кивнул Рентону, который слабо улыбнулся в ответ.

- Это Марк, - сказала ему женщина.

- Привет, - холодно поздоровался с ним этот парень.

Рентону показалось, что они примерно его возраста, ну может, немного старше, впрочем, он не умел определять возраст на глаз. Диана была, скорее всего, немного моложе их всех. Возможно, сделал он предположение, они испытывают к ней какие-то извращённые родительские чувства. Он уже замечал нечто подобное у людей постарше. Часто они пытаются контролировать более молодых и жизнерадостных людей, пользующихся всеобщей любовью; обычно они просто завидуют тем качествам, которые есть у молодёжи и которых недостаёт им самим. Они прикрывают свою неполноценность благожелательным, покровительственным отношением. Он почувствовал растущую неприязнь к этим двум.

И вдруг Рентон испытал шок, от которого чуть было не упал в обморок. В прихожую вошла девочка. Увидев её, он оцепенел. Перед ним была точная копия Дианы, но выглядела она, как обычная школьница.

Он не сразу сообразил, что это и есть Диана. Рентон мгновенно догадался, почему женщины, снимая макияж, часто говорят, что "снимают лицо". Диане можно было дать лет десять. Она увидела по лицу Рентона, что он в шоке.

Он посмотрел на двух остальных. Их отношение к Диане было отеческим, потому что они на самом деле были её родителями. Несмотря на страх, Рентон понял, каким он был дураком, что не заметил этого раньше. Диана была как две капли воды похожа на мать.

Они сели завтракать, и родители Дианы устроили перекрёстный допрос озадаченному Рентону.

- Так чем же ты занимаешься, Марк? - спросила его мать.

Он ничем не занимался, в смысле, нигде не работал. Но он был членом синдиката, который занимался торговлей героином, и получал прибыль по пяти различным адресам: по одному в Эдинбурге, Ливингстоне и Глазго и по двум в Лондоне - в Шепердс-Буше и Хэкни. Рентон всегда гордился тем, что надувает правительство, и порой ему трудно было удержаться от того, чтобы похвастать своими достижениями. Но он знал, что этого делать нельзя, потому что вокруг полно лицемерных, самодовольных и любопытных ублюдков, которые мечтают настучать на него властям. Рентон считал, что по праву заслужил эти деньги, поскольку человеку, стремящемуся держать под контролем героиновую зависимость, требуется прилагать массу усилий для того, чтобы сохранять существующее положение вещей. Он должен был разъезжать по всей стране, встречаться с другими членами синдиката на явочных квартирах и по первому же звонку Тони, Кэролайн или Никси мчаться автостопом на встречу в Лондон. Его точка в Шепердс-Буше была сейчас под сомнением, поскольку он отказался от блестящей карьеры в "Бургер-Кинге" в Ноттинг-Хилл-Гейте.

- Я хранитель музейной секции Отдела развлечений Окружного совета. Работаю с собранием по общественной истории, в основном, с экспонатами Музея истории народов на Хай-стрит, - солгал Рентон, порывшись в своей папке шпионских легенд.

Это произвело на них впечатление и даже слегка сбило с толку. Рентон на это и рассчитывал. Ободрённый успехом, он попытался получить ещё несколько очков и, разыгрывая из себя скромнягу, который не принимает себя всерьёз, самоуничижительно прибавил:

- Я ищу в человеческом хламе вещи, которые люди выбросили за ненадобностью, и преподношу их в качестве подлинных исторических артефактов ежедневного быта трудящихся. А когда их выставляют, слежу за тем, чтобы они не развалились на части.

- Да, для этого надо иметь мозги, - сказал отец, обращаясь к Рентону, но смотря на Диану. Рентон не смел взглянуть в глаза дочери. Он сознавал, что такое поведение может вызвать наибольшие подозрения, но у него не хватало смелости посмотреть на неё.

- Я бы так не сказал, - пожал плечами Рентон.

- А образование?

- Ну да, конечно, я закончил исторический факультет Абердинского университета. - Здесь он сказал почти правду. Рентон действительно поступил в Абердинский университет, и учёба давалась ему легко, но он был вынужден бросить её ещё в середине первого курса, после того как просадил всю стипендию на наркотики и проституток. Таким образом, по его же словам, он стал первым студентом в истории Абердинского университета, который трахал нестуденток. С тех пор он решил, что лучше делать историю, чем изучать её.

- Образование имеет большое значение. Мы всегда говорим ей об этом, - сказал отец, снова, пользуясь случаем, поучая Диану. Рентону не нравилось его отношение, а ещё больше он ненавидел самого себя за своё молчаливое согласие. Он чувствовал себя Дианиным дядюшкой-извращенцем.

И как раз в тот момент, когда он подумал: "Только бы она была совершеннолетней!", мать Дианы разрушила эту последнюю надежду на чудо.

- В следующем году Диана будет сдавать выпускной экзамен по истории, - улыбнулась она и с гордостью добавила: - А ещё по французскому, английскому, изобразительному искусству, математике и арифметике.

Рентон весь съёжился от страха.

- Марку это неинтересно, - сказала Диана, пытаясь казаться взрослой и снисходительной по отношению к родителям, как обычно поступают дети, лишённые власти, когда они становятся "предметом" беседы. Рентон с содроганием подумал о том, что сам нередко так делал, когда его папики начинали читать ему морали. К несчастью, Диана была такой по-детски недовольной, что добилась эффекта, прямо противоположного тому, к которому стремилась.

Мозг Рентона напряжённо работал. Это называется совращением малолетних. За это могут посадить. Как пить дать посадят, а ключи в реку. Окрестят сексуальным маньяком. Вывесят мою физиономию в Сафтоне на всеобщее обозрение. Сексуальный маньяк. Насилует детей. Косые взгляды. Он уже слышал голоса зэков, таких же психов, как Бегби: "Я слыхал, этой крошке было всего шесть лет". "Мне говорили, он её изнасиловал". "А если бы на её месте оказалась твоя дочь или моя?" "Блядство," - подумал он с содроганием.

Бекон, который он ел, вызывал у него отвращение. Он уже много лет был вегетарианцем. Это не имело никакого отношения к политике или морали; просто он ненавидел вкус мяса. Но он ничего не сказал - так сильно ему хотелось понравиться Дианиным родителям. К сосиске он, правда, не притронулся, поскольку считал, что эти субпродукты начинены отравой. Вспомнив о всей той дряни, которую в своё время ему пришлось переварить, Рентон саркастически подумал: "Следи за тем, что ты вводишь в свой организм". Ему стало интересно, понравится ли это Диане, и он начал нервно хихикать над собственным двуличием.

Чтобы хоть как-то объяснить свой смех, Рентон покачал головой и рассказал или, вернее, пересказал свою историю:

- Боже мой, какой же я идиот. Вчера я, конечно, перебрал. Просто я не привык много пить. Но, с другой стороны, двадцать два года бывает только раз в жизни.

Последнее утверждение прозвучало неубедительно, и Рентон сам это понял. На вид ему можно было дать от двадцати пяти до сорока. Но родители Дианы продолжали вежливо слушать:

- Я уже говорил, что потерял куртку и ключи. Слава богу, я встретил Диану и вас, ребята. Было очень мило с вашей стороны, что вы пустили меня переночевать и накормили таким вкусным завтраком. Мне, право, неловко, но я не могу доесть эту сосиску. Просто я наелся досыта. Я не привык к плотным завтракам.

- Потому вы такой тощий, - сказала мать.

- Вот, что значит жить на квартире. В гостях хорошо, а дома лучше, - сказал отец. После этого идиотского замечания в воздухе повисла нервная пауза. Потом он смущённо добавил: - Есть такая поговорка, - и, пользуясь случаем, сменил тему: - Как же вы теперь домой-то попадёте?

Эти люди панически боялись чем-либо не угодить Рентону. Они смотрели на него так, будто сделали что-то противозаконное в своей жизни. Теперь понятно, почему Диана снимает в барах всяких непонятных парней. Эта пара казалась ему здоровой до неприличия. У отца волосы уже слегка поредели, а у матери были маленькие морщинки возле глаз, но со стороны они казались людьми примерно одного с ним возраста, только здоровее.

- Выломаю дверь. Она на автоматическом. Глупо, конечно. Я давно уже хотел поставить врезной. Зря я этого не сделал. У нас в подъезде домофон, но соседи по площадке меня впустят.

- Я могу помочь вам. Я сам плотник. Где вы живёте? - спросил отец. Рентон немного опешил, но потом вспомнил, что они ведутся на его враньё.

- Не беспокойтесь. Прежде чем поступить в универ, я тоже закончил ремесленное. Но всё равно спасибо за заботу, - он снова сказал правду. Это было непривычно, ведь обманывать так удобно. Правда делала его реальным, а следовательно, уязвимым.

- Я учился у Гиллсленда в "Горджи", - добавил он, и отец с удивлением поднял брови.

- Я знаю Рэлфи Гиллсленда. Чёртов педрила, - фыркнул он, и его голос стал теперь естественнее. У них появилась общая тема для разговора.

- Поэтому я оттуда и ушёл.

Рентон похолодел, когда Диана коснулась его ногой под столом. Он залпом выпил свой чай.

- Что ж, мне пора идти. Ещё раз спасибо.

- Подожди, я сейчас соберусь и провожу тебя до города.

Диана встала и вышла из комнаты, прежде чем он успел ей возразить.

Рентон предпринял робкую попытку помочь матери убрать со стола, но отец отвёл его в прихожую и усадил на кушетку. Сердце у него ушло в пятки: теперь, когда они остались одни, он наверняка скажет ему: "Я раскусил тебя, чувак". Но ничего подобного не произошло. Он заговорил о Рэлфи Гиллсленде и его брате Колине, который (Рентон поймал себя на том, что ему приятно было это услышать) покончил с собой, и других парнях, которых они оба знали по работе.

Потом они разговорились о футболе, и оказалось, что отец болеет за "Сердца". Рентон же был фанатом "Хибсов", которые в этом сезоне не очень удачно сыграли со своими местными противниками; они вообще неудачно провели этот сезон, и отец не преминул ему об этом напомнить.

- "Хибсы" неважно с нами сыграли, да?

Рентон улыбнулся, впервые обрадовавшись тому, что трахнул его дочь, по причинам, далёким от сексуальных. Как странно, подумалось ему, секс и "Хибсы" - две вещи, ничего не значившие для него, пока он торчал, теперь приобрели первостепенное значение. Он предположил, что его проблемы с наркотиками, возможно, были связаны с плохой игрой "Хибсов" в восьмидесятые.

Диана была готова. Макияжа на ней было меньше, чем вчера, и выглядела она лет на шестнадцать - на два года старше, чем ей было на самом деле. Когда они вышли на улицу, Рентон сразу успокоился, но в то же время он немного побаивался, что его увидят знакомые. В этом районе у него их было несколько: в основном наркоманы или торговцы наркотиками. Если бы они случайно его увидели, то, ещё чего доброго, подумали бы, что он подался в сутенёры.

Они сели на метро в "Саут-Джайл" и поехали в сторону "Хэймаркета". Диана всю дорогу держала Рентона за руку и болтала без умолку. Он была рада, что избавилась от тягостной родительской опеки. Ей хотелось вывести Рентона на чистую воду. И, возможно даже, раскрутить его на шмаль.

А Рентон вспоминал прошедшую ночь и, холодея от ужаса, гадал о том, чем и с кем занималась Диана, чтобы приобрети такой сексуальный опыт и такую уверенность в себе. Он чувствовал себя не двадцатипятилетним, а пятидесятипятилетним и был уверен, что все окружающие пялятся на них.

Во вчерашней одежде он казался помятым, потным и уставшим. А на Диане были чёрные лосины, почти такие же тонкие, как колготки, и белая миниюбка. Ей вполне хватило бы и одной из этих одёжек, подумал Рентон. На станции "Хэймаркет" какой-то парень уставился на неё, пока Рентон покупал "Скотсмен" и "Дэйли Рекорд". Он это заметил и, необычайно разозлившись, вызывающе посмотрел на него и заставил отвести взгляд. Возможно, подумалось ему, он просто перенёс на него отвращение к самому себе.

Они зашли в магазин грампластинок на Дэлри-роуд и начали перебирать конверты альбомов. Рентон был взвинчен до предела, похмелье стремительно нарастало. Диана протягивала ему конверты, заявляя, что эта платинка "супер", а та "просто блеск". Он считал большую часть из них дерьмовыми, но у него не было сил спорить.

- Здорoво, Рентс! Как дела, чувачок? - Чья-то рука ударила его в плечо. Ему показалось, что его кости и нервы на мгновение проткнули кожу, словно проволока - пластилин, и тут же заскочили обратно. Он обернулся и увидел Дика Свона, брата Джонни Свона.

- Нормально, Дик. А ты как? - ответил он с напускной небрежностью, под которой скрывалось бешеное сердцебиение.

- Помаленьку, босс, помаленьку, - Дик заметил, что Рентон не один, и посмотрел на него с многозначительным видом. - Ну хорошо, я пошёл. Пока. Если увидишь Дохлого, скажи, чтобы перезвонил мне. Этот ублюдок должен мне двадцать фунтов, блядь.

- Мы ж с тобой друзья.

- Просто он гонщик. Ну ладно, пока, Марк, - сказал он и повернулся к Диане: - Пока, цыпка. Твой парень даже не познакомил нас. Наверно, у вас любовь. Смотри за ним в оба. - Когда Дик ушёл, они смущённо улыбнулись над этим первым взглядом на них со стороны.

Рентон понял, что ему нужно остаться одному. Похмелье становилось невыносимым, и он больше не мог с ним справляться.

- Э, слушай, Диана... мне пора идти. Стрелка с друзьями с Лейте. Футбол и всё такое.

Диана посмотрела на него с усталым, всё понимающим видом, сопроводив свой взгляд странными звуками, которые показались Рентону похожими на кудахтанье. Ей стало досадно, что он уже уходит, а она ещё не успела спросить его про травку.

- Дай мне свой адрес, - она вытащила из сумки ручку и клочок бумаги. - Только не пиши Форрестер-Парк, дом 1, - добавила она с улыбкой. Рентон написал свой настоящий адрес на Монтгомери-стрит только потому, что ему было очень погано и он не смог придумать ничего другого.

Когда она ушла, он почувствовал страшное отвращение к самому себе. Он не мог сказать, чем оно было вызвано: тем, что он занимался с ней сексом, или сознанием того, что он больше не сможет этого сделать.

Но в тот же субботний вечер он услышал звонок в дверь. Рентон был на мели, и поэтому остался дома и смотрел по видаку "Брэддока 3". Он открыл дверь и увидел Диану. Она снова была накрашенной и такой же желанной, как накануне.

- Заходи, - сказал он, думая, удастся ли ему приспособиться к тюремному режиму.

Диане показалось, что пахнет травкой. Она на это надеялась.

<...>

Зима в Уэст-Грэнтоне

Томми классно выглядит. Это ужасно. Он умрёт. Может, через несколько недель, а может, лет через пятнадцать Томми не станет. Есть вероятность, что со мной произойдёт то же самое. Но разница в том, что Томми обречён.

- Привет, Томми, - говорю я. Он так классно выглядит.

- Угу, - отвечает он. Томми сидит в продавленном кресле. В воздухе пахнет сыростью и мусором, который давным-давно пора было выбросить.

- Как самочувствие?

- Ничего.

- Хочешь поговорить об этом? - спрашиваю нехотя.

- Не особо, - отвечает он неуверенно, будто бы хочет.

Я неуклюже сажусь в точно такое же кресло. Оно жёсткое, из него торчат пружины. Много лет назад это было кресло какого-то богача. Но не меньше двух десятилетий оно провело в домах бедняков. И вот попало к Томми.

Теперь я вижу, что Томми выглядит не так уж хорошо. Чего-то не хватает, какой-то его части, как в незаконченном паззле. Это не просто шок или депрессия. Кажется, будто какая-то частица Томми уже умерла, и я её оплакиваю. Теперь я понимаю, что смерть - это не событие, а процесс. Обычно люди умирают постепенно, по нарастающей. Они медленно чахнут в домах и больницах или в местах вроде этого.

Томми не выбирается из Уэст-Грэнтона. Он порвал с матерью. Это квартира с варикозными венами: её называют так из-за потрескавшейся штукатурки на стенах. Томми получил её вне очереди. В списке ожидающих значилось пятнадцать тысяч человек, но никто не захотел брать эту квартиру. Это тюрьма. Но мэрия не виновата: правительство заставляет её продавать хорошее жильё, а ништяки отдавать таким, как Томми. С политической точки зрения, это вполне оправдано. Они не голосуют за правительство, так зачем же заморачиваться и делать что-то для людей, которые вас не поддерживают? Что касается морали, это другое дело. Но какое отношение имеет мораль к политике? Там всё крутится вокруг бабок.

- Как в Лондоне? - спрашивает он.

- Нормально, Томми. Почти так же, как здесь.

- Ну да, расскажи, - говорит он язвительно.

На тяжёлой фанерной двери большими чёрными буквами было написано: ЧУМНОЙ. А ниже: ЗАРАЗА и НАРИК. Малые гопники достанут любого. Правда, никто ещё не говорил этого Томми в лицо. Томми - парень не промах, он верит в то, что Бегби называет "дисциплиной бейсбольной биты". Кроме того, у него есть крутые кореша, например, Попрошайка, и не столь крутые кореша, например, я. Но, несмотря на это, Томми становится всё более ранимым. Количество его друзей уменьшается по мере того, как его потребность в них растёт. Такова обратная, точнее, превратная, арифметика жизни.

- Ты сдал анализ? - спрашивает он.

- Да.

- Чисто?

- Угу.

Томми смотрит на меня. Он злится и умоляет одновременно.

- Ты кололся больше, чем я. И одной машиной. С Дохлым, с Кизбо, с Рэйми, с Картошкой, со Свонни... с Метти, ёб твою мать. Только скажи мне, что ты никогда не ширялся Меттиным баяном!

- Я никогда ни с кем не ширялся одним баяном, Томми. Все это говорят, но я никогда не ширялся одним баяном, по крайней мере, в "тирах", - сказал я ему. Странно, что я забыл про Кизбо. Он сидит на системе уже года два. Когда-то я собирался даже сходить к нему и раскрутить его на ширку. Однако я знаю, что никогда бы до этого не дошёл.

- Не пизди, сука! Ты ширялся! - Томми наклоняется вперёд. Он начинает реветь. Помню, я думал, если он начнёт реветь, то я тоже могу распустить сопли. Но сейчас я чувствовал только мерзкую, удушающую злость.

- Никогда в жизни, - качаю я головой.

Он садится на место и улыбается самому себе. Даже не глядя на меня, задумчиво говорит, уже безо всякой горечи:

- Странно как-то всё получается, да? Ты вместе с Картошкой, Дохлым, Свонни и всей толпой присадили меня на "эйч". Я сидел себе и бухал со Вторым Призёром и Франко и стебался над вами, называл вам самыми последними дебилами на свете. Потом я поссорился с Лиззи, помнишь? Пришёл к тебе на флэт. Попросил, чтоб ты меня вмазал. Я думал, что должен всё хоть раз в жизни попробовать. Вот и допробовался.

Я помню. Господи, это было всего несколько месяцев назад. Некоторые бедняги сильно предрасположены к определённым наркотикам. Как, например, Второй Призёр - к "синьке". Томми очень плотно присел на ширку. Никто не может его контролировать, но я знавал некоторых чуваков, которые смогли к нему приспособиться. Я спрыгивал несколько раз. Спрыгнуть и снова подсесть - это всё равно, что вернуться в тюрьму. Каждый раз, когда садишься в тюрягу, вероятность того, что ты сможешь изменить свою жизнь, уменьшается. То же самое, когда снова присаживаешься на "чёрный". Уменьшается вероятность того, что когда-нибудь ты сможешь обходиться без него. Неужели я виноват в том, что у меня была при себе гера, когда Томми попросил сделать ему первый укол? Возможно. Вполне вероятно. Насколько я виноват в этом? Достаточно.

- Мне очень жаль, Томми.

- Я не знаю, что мне, на хер, делать, Марк. Что мне делать?

Я сидел, понурив голову. Мне хотелось сказать Томми: "Просто живи. Вот и всё. Следи за своим здоровьем. Может, и не заболеешь. Посмотри на Дэви Митчелла. (Дэви - один из лучших друзей Томми.) У него ВИЧ, а он никогда в жизни не ширялся. Дэйви прекрасно себя чувствует. Ведёт нормальную жизнь, ничем не хуже остальных."

Но я знал, что Томми не поведётся на этот порожняк. Он не Дэви Митчелл, тем более не Дерек Джармен. Он не сможет закрыться в своей скорлупе, жить в тепле, есть доброкачественную свежую пищу и выдавать новые идеи. Он не проживёт ни пять, ни десять, ни пятнадцать лет, чтоб потом загнуться от пневмонии или рака.

Томми не переживёт даже этой зимы в Уэст-Грэнтоне.

- Мне жаль, чувак. Очень жаль, - твержу я.

- "Чёрный" есть? - спрашивает он, поднимая голову и пристально глядя на меня.

- Я спрыгнул, Томми. - Когда я сказал ему это, он даже не улыбнулся.

- Тогда одолжи денег. Скоро пришлют чек за квартиру.

Я роюсь в карманах и вытаскиваю две скомканных пятёрки. Я вспоминаю похороны Метти. Сто пудов, что Томми будет следующим, и ни хуя тут никто не сделает. В особенности, я.

Он берёт деньги. Наши взгляды встретились, и между нами что-то промелькнуло. Я не могу точно сказать, что это было, но уверен, что-то очень хорошее. Оно длилось какой-то миг, а потом исчезло.