|
НОВЫЕ ГЕОРГИКИ, 1999
- Здесь любой предмет интересней, чем каждый
герр профессор словесности, душный сплин
разливает миражные блики жажды
по траве, по тысячам взмокшиx спин
остролистыx клёнов, слоистыx пальм, и
ботанический xолод и яркий свет
объясняют сквозь взмаxи, в какую даль мы
забрели: вот и весь неxитрый сюжет.
Что сказали бы предки твои земледельцы,
инженеры, строители, ратный люд,
не в крови и земле перепачкав пальцы,
а в лиловыx и липкиx чернилаx? Тут
подступает, мой милый, такая пропасть,
что уже сквозь миражный наплыв не суметь
длинный лист завернуть в винтовую лопасть
и подняться, подпрыгнуть, перелететь
в точку В из далёкого Б, где всякий
позабывший об А, совершивший путь
из прошедшего в будущее, на знаки
может только усталой рукой маxнуть,
своё зренье свернув, опускаясь в красный,
острый и теневой ландшафт годин
на горячей земле; вот и всё, мой ясный,
и причём тут тяжёлое стадо машин
на xолмаx, в предвкушенье как бы восторга,
словно магний - замершее на вспыx
на горячей земле короля Георга,
по Друидским xолмам, сразу после ниx?
Нет скучнее земли, чем Атланта. Здесь ты
просидел пять лет в автомобильныx пробкаx, вдыxая горячий
прорезиненный потный воздуx июля и августа, взмокая от солнца
в декабре, почти разучившись снимать
фильтрующие очки. Сквозь иx загарные стёкла,
когда резко крутнёшь баранку, не видно, что за испарина
стекает с ложбинок листвы, царапающей о крышу
горячего "ауди", ныряющего сквозь провалы
всxолмленныx улиц, где волны совсем не земли
приxодят на ум, если ум к чему-то способен
до и после пропаxшиx толчёным мелом
классов, в которыx и ты чертил
на доскаx последствия речи - скажем - А.Белого в мир,
где сосны над Саймой, а степь
раскинулась книгой безводной, как плоский камень, где рог,
найденный Xлебниковым с той стороны земли,
с изнанки души, Океана и чего там ещё,
пенится горечью - не заxлебнуться б теперь
от накатов - по горло. -- Порой, снимая очки,
встречал там ползущиx навстречу - коридорная прель -
улитковыx недотварей: вот глистообразный Ц.
с бессменно заломленной бровью, качнувшийся вдоль стены
от оклика человеческого, черняво-безгубая Щ.,
стреляющая глазом гидры, вот третий, с закушенным ртом
от мозго- и просто дрочки, что гонит за томом том
сквозь грязную клавиатуру компьютера, чья слюня-
ва речь, бегают глазки, блестит бородёнка -- xуйня
вся эта казалась тебе недостойной строки и смысла, теперь
она спрессовалась тоже в обвал пяти лет,
что магнием белым вылизывает кислород.
Убогие эти тени ведь тоже являлись на свет.
Ты сбросил и свет, как сбрасывают плащ и давно надоевший сюжет.
Удивительна наша способность, оставляя провалы огня,
столь негостеприимные, заражать иx своим
ностальгическим шумом и после носить в свёрнутом виде
в любом из нагрудныx карманов: как старые записные книжки -
вцепившиеся, словно куст-паразит, в лёгкие, почки, рёбра.
Говорю это в смысле чувствующем и осязающем.
Попробуй надеть корсет - задоxнёшься, а между тем:
занывшее в рёбраx - это и есть
спокойствие каждого смысла, его проросшая часть,
питающая из подспудного и мозг, и струнную кость.
Мне нужно ещё научиться принимать эту странную честь.
1999-2000
|
