Объявлен шорт-лист премии Андрея Белого 2000 г.

        После выдающегося по своей продуманности и сбалансированности шорт-листа 1999 г. кураторам премии было трудно удержаться на той же высоте. Одна из причин, едва ли не главная, – концептуальная. Премии, вообще говоря, бывают двоякого рода: одни делают акцент на конкретном произведении, другие – на фигуре автора в целом (хотя конкретным поводом для награждения может служить вполне определенный текст). Условно говоря, первый тип представлен Букеровской премией, второй – Нобелевской. Проблема премии Андрея Белого – в том, что в культурном сознании она остается премией второго типа, но предъявляет себя, на нынешнем этапе, как премия первого типа. Возможно, это отчасти объясняется PR-соображениями: премия, причисляющая к Пантеону, дает меньше информационных поводов (ясно же, что Нобелевский комитет не может публиковать шорт-листы!). Следствием этой коллизии является, в частности, невозможность повторять номинантов, если за истекший год они не отметились ничем принципиально новым: ясно же, что и Андрей Левкин, и Николай Байтов, и Михаил Айзенберг, и Сергей Стратановский, и Владимир Аристов (имена из прошлогоднего шорт-листа) заслуживают премии, но поскольку в прошлом розыгрыше она им не досталась, в нынешнем они не могут участвовать. Честно говоря, очень жаль.
        Из сложившихся обстоятельств комитет премии вышел, видимо, с наименьшими возможными потерями. Шорт-лист выглядит не так ярко, но очень достойно. Во-первых, как и в прошлом году, он в минимальной мере отдает дань местному литературному сепаратизму: к традиционному кругу питерского самиздата и постсамиздата можно отнести только Михаила Берга и Александра Секацкого в прозе и Игоря Вишневецкого в поэзии (последний хотя и родом из Ростова, жил в Москве, а нынче обитает в США, но принадлежит к ближнему кругу "Митиного журнала"). Во-вторых, он снова демонстрирует желание работать по всему литературному спектру: от Сергея Гандлевского до Ярослава Могутина. Сохранилась и поколенческая широта: Могутин, Вишневецкий, Григорий Дашевский – достаточно молодые авторы, с патриархами (по вышеописанной причине) сложнее, но в известной мере и Гандлевский (все-таки строка "Еще далёко мне до патриарха..." написана 20 лет назад), и Михаил Сухотин, и Игорь Смирнов могут на этот статус претендовать. Жаль, что на сей раз Россия представлена только Москвой и Петербургом, зато расширилось представительство русской диаспоры. Мне, пожалуй, не хватает Михаила Шишкина в прозаическом разделе, но, вероятно, комитет премии счел нецелесообразным включать в шорт-лист произведения, реально претендующие на Букер (не поэтому ли Николай Кононов фигурирует в списке со стихами, а не с прозой?).
        Что в этой ситуации можно прогнозировать? В общем, почти ничего, особенно если учесть, что в имеющемся уравнении есть еще одно неизвестное: номинация "За особые заслуги" (ясно же, что при наличии целого ряда авторов, в самом деле достойных премии, во внимание принимается не в последнюю очередь гармоничность итогового списка из четырех имен). Попробуем, однако, высказать несколько робких предположений.
        Ясно, что среди лауреатов должна быть хотя бы одна (лучше – две) культовая фигура, причем культовая не в новейшей литературно-богемной среде (тут у Сергея Ануфриева и Павла Пепперштейна не было бы конкурентов), а среди тех, кто следит за литературным процессом достаточно давно. На культовость могут претендовать несколько авторов из списка: в поэзии – Гандлевский (но не для того круга, из которого происходит премия Андрея Белого), в критико-эссеистическом разделе – Игорь Смирнов, в прозе, по сути дела, сразу четверо: Берг, Секацкий, Александр Жолковский и Александр Пятигорский. Однако Жолковский и Пятигорский (да, пожалуй, и Секацкий), как мы отмечали в прошлом году, представляют ту же тенденцию в современном литературном процессе, что и Михаил Гаспаров: расширение возможностей литературы за счет возможностей философии и филологии; премировать эту тенденцию второй год подряд может показаться комитету слишком навязчивым. К сожалению, я незнаком с номинированной повестью Берга, но по своему статусу в петербургской литературе он (как и Секацкий) вполне мог бы получить премию – учитывая еще и то, что хотя бы один представитель того самого петербургского самиздатского и постсамиздатского круга среди лауреатов должен быть (в прошлом году таких было двое: Елена Фанайлова, живущая в Воронеже, но исстари ассоциированная с "Митиным журналом", в поэзии, и Дмитрий Волчек, получивший премию "За особые заслуги"). Бесспорной остается фигура Смирнова, чьей книги, правда, я тоже не читал, но общая рефлексивная стратегия Смирнова, начинавшего как блистательный (и вполне дискурсивно "чистый") филолог, а затем увлекшегося набегами на литературу из различных смежных дисциплин: философии, психоанализа и т.п., вполне укладывается в логику премии в этом разделе.
        Вероятно, среди лауреатов должен быть хотя бы один москвич. Это может оказаться Владимир Тучков, если комитет не смутит то обстоятельство, что его книга выпущена издательством "Новое литературное обозрение", главный редактор которого Ирина Прохорова вошла в этом году в состав жюри. Не исключена и кандидатура Сухотина: о возможном выходе его книги в том же издательстве идут разговоры уже полтора года. Еще один вариант – Григорий Дашевский, особенно если, как и в прошлом году, жюри сочтет разумным премировать одного из не очень известных и относительно молодых авторов, "подтягивая" его по уровню признанности к более безусловным фигурам; этой же логикой может руководствоваться жюри и при выборе Вишневецкого (который, как мы отметили выше, может представительствовать и за круг петербургского самиздата).
        Чего, скорее всего, не произойдет? Награждение Могутина, думается, исключено: это был бы чрезвычайно вызывающий жест, который премия, еще только завоевывающая себе авторитет за пределами сугубо профессиональных кругов, вряд ли может себе позволить (кажется, в комитете премии нет любителей PR-раскрутки через скандал). Маловероятно получение премии по разделу критики книгой Олега Проскурина, которая ближе всего к классическому литературоведению, да и книга Людмилы Зубовой, пожалуй, слишком для этого академична (хотя в основе ее лежит сугубо постмодернистская идеология: Зубова создает каталог встречающихся в современной поэзии языковых феноменов, так или иначе напоминающих о тех или иных эпизодах языковой истории, принципиально не принимая во внимание наличия у автора соответствующих знаний, интенций и т.д.). Сложно говорить о шансах Гандлевского в поэзии: масштаб автора вне сомнения, но для сложившегося имиджа премии он слишком традиционен, и трудно ожидать, чтобы комитет счел нужным таким образом продекларировать свой интерес к "правому флангу" современной русской поэзии (при всей понятной условности таких разграничений); кроме того, в отличие от всех других соискателей в поэтическом разделе, у Гандлевского номинирована, по сути, книга избранного, лишь слегка дополненная стихами последнего времени. Вряд ли есть шансы у Игоря Померанцева: не просматривается никаких дополнительных, из области "литературной политики", резонов для его награждения, а без них, думается, премию получить невозможно: ясно же, что вопрос о том, кто из номинантов в самом деле лучший поэт, лишен какого-либо смысла – все авторы списка значительны и в том или ином отношении замечательны.