18.12. Георгиевский клуб

Вечер поэта Марка Ляндо. Наряду с самодостаточными стихами читался цикл "Зеркалия" - своего рода поэтические иллюстрации к работам Франциско Инфанте (репродукции демонстрировались), а также фрагменты мифопоэтического трактата. Все тексты объединяла плотность религиозных и культурных аллюзий, часто восточного (особенно китайского) толка, и утопические искания в духе федоровско-хлебниковской интеллектуально-фантастической традиции. Второе отделение было посвящено эссе "Дом-Корабль-Сон", написанному Ляндо для Международного конкурса эссе под девизом "Освободить будущее от прошлого?", - попытке представить историю знаменитого дома (Дом страхового общества "Россия" на Сретенском бульваре) как поэтическую легенду, образ культурного ковчега, символ эклектичной и многоязыковой московской культуры с ее насыщенностью азиатским началом. Обращала на себя внимание экспрессивная манера чтения, подчеркивавшая жанровую мозаичность текста и связанная с общим жизнеутверждающим пафосом творчества Ляндо. В обсуждении участвовал главным образом Сергей Завьялов.

18.12. Центральный Дом литераторов

Презентация книги "Американские поэты в Москве" (М.: АВМ, 1998). Как объяснила инициатор книги и ведущая вечера Ольга Татаринова, толчком к созданию сборника послужил российско-американский поэтический фестиваль 1997 года (10-14.06.97; впрочем, стихи американских участников фестиваля заняли в итоге в сборнике 30 страниц из 170). Поскольку переводчиками выступили по большей части поэты, постольку в сборнике (и на вечере) оказались представлены, наряду с переводами, их оригинальные стихи, а также переводы из разных других авторов. Открыла вечер со-составитель сборника Ольга Бараш, предварившая свое выступление длинной и ничем не аргументированной инвективой в адрес советской школы художественного перевода; затем были прочитаны "Америка" Аллена Гинзберга и стихотворение современной американской поэтессы Элис Нотли, оба перевода отличались предметной и психологической точностью и экспрессивной полнотой. В качестве переводчика выступил Сергей Преображенский, представленный Татариновой как участник группы "Московское время" со словами: ""Московское время" ушло, а Преображенский остался"; Преображенский также предварил чтение инвективой - на этот раз в адрес американской поэзии вообще, заявив, что "нация вообще не умеет литературно говорить: даже те, кто считается лучшими, - вроде Карла (sic!) Буковского, не могут остановиться" etc. Неудивительно при такой мере уважения к переводимой литературе, что перевод Преображенского он и сам числит по ведомству литературного хулиганства: верлибр современного американского поэта Натаниэля Тарна (в самом деле, надо думать, не лучшего) передается рифмованным пятистопным ямбом. Переводы из Дилана Томаса и Леонарда Шварца читал Илья Оганджанов, причем заметное сходство поэтики переводных и собственных (из цикла "Палимпсесты") текстов - изысканно-тяжеловесная метафорика с сильной метафизической тенденцией - не позволяло разобраться, состоит ли дело в осознанном выборе близких авторов или в волюнтаристской унификации стиля. Марк Шатуновский читал фрагменты лирической прозы Джона Хая, Елизавета Кулиева - тривиальную любовную лирику молодого американца Ивана Трунина, Людмила Вагурина - скучные и вялые заметки о литературе Эда Фостера; все три автора прочли также по одному-два своих стихотворения, причем обращение Кулиевой к деревенским мотивам выглядело несколько парадоксальным на фоне помещенных в сборнике (и читанных ею, скажем, 30.01.97) изящно-необязательных стилизаций англоязычной поэзии 1950-х. Сама Татаринова наряду с несколькими небольшими стихотворениями прочитала переводы из Джона Эшбери и Пауля Целана ("Фуга смерти"). В заключение вечера со своими стихами выступили издатель книги Александр Москаленко и младший из воспитанников татариновской студии "Кипарисовый ларец", 12-летний Ярослав Еремеев. Стихи последнего заслуживают особого внимания, поскольку, в отличие от обычных поэтов-вундеркиндов, то, что получается у Ярослава, явно расходится с ожиданиями окружающих (прежде всего присутствовавшей мамы, недвусмысленно выражавшей свое недоумение); Еремеев стремится, насколько можно судить по двум-трем стихотворениям, к максимальной широте образного, лексического, стилистического, версификационного диапазона, приближаясь в отдельных местах к поэтике Алексея Парщикова (хотя трудно себе представить, чтобы он был с нею знаком); и если творческая активность Ярослава не закончится так же рано, как началась, то, возможно, он станет одним из первых авторов совершенно нового литературного поколения, принимающего как изначальную данность весь спектр сегодняшней русской поэзии.

21.12. Премьера

Вечер писателей Андрея Таврова и Павла Митюшева был составлен Николаем Байтовым, по его собственному признанию, по контрасту. Тавров (ранее выступавший под другим именем - Андрей Суздальцев) прочитал частично свою книгу "Звезда и бабочка: бинарный счет", состоящую из лирико-метафизических стихотворений с комментариями, предварив чтение замечаниями довольно смутного характера - в том духе, что "книга представляет собой алхимический код", ключи к которому - алхимия, наркоопыт, компьютерные игры и т.п. Поэзия Таврова близка, пожалуй, к Ивану Жданову (хотя на последовавший прямой вопрос он ответил, что ничего общего не усматривает, хотя сама поэзия Жданова ему весьма симпатична и проблематика - человек и время, человек и вечность - у них общая); что же касается комментариев, то их подчеркнутая примитивность и случайность (вплоть до справок типа "Эвридика - жена Орфея") озадачила присутствующих и стала основным предметом обсуждения, в ходе которого возобладала предложенная Байтовым мысль о выполняемой ими функции приземления, снижения. Выступление Митюшева Байтов предварил небольшим оммажем, заявив, что три его любимых современных поэта - Света Литвак, Александр Бараш и Михаил Сухотин - представляются ему тремя пространственными координатами, Митюшев же годится на роль четвертой - временной. Митюшев, однако, читал прозу, причем, как можно понять, достаточно давнюю. Первый текст, "Самоучитель язы" (sic!), интересен главным образом конструктивной идеей: психологический рассказ с не слишком внятным сюжетом, стилизованный под Достоевского, да к тому же, кажется, на лесбийскую тему, с самого начала прерывается сносками-комментариями, которые, отклоняясь от самого рассказа сколь угодно далеко и в любом направлении, быстро вытесняют его, обрывая на полуслове, а затем обрываются и сами (возникает соблазн рассмотреть этот текст как образ современной культурной ситуации, а вернее, должно быть, как пародию на некоторые катастрофистские интерпретации этой культурной ситуации; однако в последовавшем обсуждении почему-то преобладала тема гипертекста, имеющая к данной конструкции все же косвенное отношение). Второй текст, "Краткая историческая энциклопедия", представлял собой тотальную имитацию разных стилей и дискурсов, плавно переходящих друг в друга; в дискуссии Владимир Герцик уподобил его сочинению Эдуарда Лимонова "Русское", однако, по мнению Ивана Ахметьева, разница носит принципиальный характер: у Лимонова, как и у Льва Рубинштейна, разные стили представлены фрагментами, тогда как Митюшев смешивает их в рамках единого цельного текста - это другая идея.

22.12. Авторник

Второй вечер лауреатов Фестиваля малой прозы открыл Дмитрий Кузьмин, рассказавший о реакции на Фестиваль одного из его участников, Анатолия Кудрявицкого, который, не получив, против своих ожиданий, премии, сначала демонстративно покинул зал Литературного музея, а затем опубликовал в "Литературной" и "Независимой" газетах ругательные статьи, причем во втором случае, воспользовавшись псевдонимом "Виталий Ламбовский", особо подчеркнул участие в Фестивале немногочисленных достойных авторов - прежде всего Анатолия Кудрявицкого. Выступления лауреатов Фестиваля, заявил Кузьмин, могут стать лучшим ответом на подобного рода инсинуации. В вечере вновь приняли участие 4 автора (пятый, Георгий Балл, не выступал из-за болезни). Данила Давыдов представил программу, состоящую преимущественно из текстов этой осени (раньше написаны только два прозвучавших текста: "Окна" и "Три кита", см. 14.05 .), в которую включил одно сочинение большего объема - рассказ "Большая московская игра", варьирующий ключевую для современной культуры, начиная с известных рассказов Кортасара, тему транспортных сетей и схем как носителя каких-то эзотерических знаний и ритуалов. Выступление Светланы Богдановой повторяло, в несколько расширенном виде, ее чтение на Фестивале. Константин Победин, в отличие от Фестиваля, наряду с текстами из "толстовского" цикла (по поводу которых он заметил, что даже здесь есть сильный элемент non-fiction в части разнообразной фактографии, относящейся и не относящейся к Толстому, - добавим от себя, что немалую долю очарования придает этим текстам, далеко не первым в жанре пародийного анекдота из жизни великих, именно обилие посторонних мотивов, уклонений в ботанику, этнографию и пр.) - читал также из цикла "Поэмы эпохи отмены рабства", выдержанного большей частью в жанре анекдота же, но житейски-бытового, близкого к манере Михаила Веллера "Легенд Невского проспекта", но более затейливые в композиционном отношении. Победин выразил свое восхищение тем обстоятельством, что его книга, включающая оба названных цикла, попала в шорт-лист премии "Анти-Букер" по номинации мемуарно-эссеистической литературы, рядом с воспоминаниями Эммы Герштейн, - что, видимо, следует понимать как уверенность номинаторов в подлинности историй из жизни Льва Толстого, рассказанных Побединым. Завершил программу Владимир Тучков, читавший фрагменты из известного произведения "Розановый сад". Вечер закрыл председатель жюри Фестиваля Юрий Орлицкий, заявивший, что все прозвучавшие тексты лишний раз убедили его в справедливости принятых решений; он выразил уверенность в большом будущем малой прозы, проведя, между прочим, аналогию с древнеиндийской литературой, в которой, как указывает П.Гринцер, большинство текстов, в том числе наиболее известных и классических, не закончены, поскольку для авторов главным было доказать свою способность создать шедевр, продемонстрировать владение стилем и т.п.; такой подход, по мнению Орлицкого, не просто конструктивен, но и с неизбежностью ведет к торжеству малой формы.

22.12. Эссе-клуб

Вечер Ольги Седаковой был посвящен законченному несколько месяцев назад большому прозаическому тексту "Путешествие в Тарту и обратно" - повествующему о поездке на похороны Ю.М.Лотмана. С описанием самих похорон, Тарту, разнообразных дорожных перипетий (переход через границу по шпалам из-за неувязки с визами, ночевка на креслах в холле общежития строителей-югославов, обед в псковском вокзальном ресторане и т.п.) чередовались в тексте авторские размышления различного характера (скажем, о том, почему монахи-аскеты выбирали для жительства пещеры); есть намеки дневникового типа, заведомо непонятные сторонним людям, упоминаются без пояснений имена разных лиц, и эта интимность выступает существенным стиле- и формообразующим элементом (сходные явления отмечались у Павла Улитина, у ряда поэтов младшего поколения - прежде всего, у Дмитрия Воденникова, и представляют собой, по-видимому, важную особенность современного художественного мышления, пытающегося по-новому расставить акценты во взаимоотношениях между приватным и всеобщим).

В последовавшей дискуссии важное место занимала проблематика жанра - в том числе и потому, что Седакова категорически отвергла принадлежность своего сочинения к жанру эссе. С предложением Дмитрия Замятина говорить о жанре путешествия Седакова согласилась, указав, что "Путешествие в Тарту и обратно" составляет своего рода диптих с более ранним текстом "Поездка в Брянск", посвященным великим русским литературным путешественникам - Радищеву, Карамзину и Венедикту Ерофееву. О различных аспектах жанра путешествия говорили Юрий Нечипоренко (о феномене границы, о том, что мир по эту и по ту сторону границы обладает принципиально разными свойствами, - что было легко подтвердить цитатами из очерка: например, российское пространство на вокзале в Печерах Псковских предстает у Седаковой как "меоническое", от греческого "мэ он" ничто, - то есть как место тотального обнаружения агрессивного неуловимого хаоса), Рустам Рахматуллин и другие. Остроту в дискуссию внес Нечипоренко, высоко оценивший "свидетельскую" часть текста (в частности, описание внешности и поведения Лотмана) за непосредственную художественную убедительность, но усомнившийся в ценности общих рассуждений автора из-за его ангажированности "либеральными ценностями"; вообще, по мнению Нечипоренко, дискурсивная неоднородность текста - плод недостаточно отрефлектированной авторской позиции. Из последовавших от разных лиц возражений можно выделить реплику Марка Ляндо, который указал, что "Божественная комедия" Данте - текст крайне субъективный, весьма политически ангажированный и содержащий множество личных нападок, но все это не помешало ей войти в безусловный канон мировой культуры. Седакова продолжила эту мысль, отметив, что Данте и подобные классические авторы первоначально воспринимались представителями "второй культуры" ее поколения как чисто эстетический феномен, и чистый эстетизм был соблазном для большинства "второй культуры" 70-х; от эстетизма им пришлось выйти к представлению об искусстве "разомкнутом", открытом миру; между тем авангард, исходно стремившийся к уходу от чистого эстетизма, впоследствии, напротив, стал воспринимать авангардистскую деформацию реальности как изначальную гарантию "поэтичности" - и потому быстро устарел в эстетическом отношении. Еще одной острой темой стало влияние Лотмана на современную ему и нынешнюю культурную ситуацию. Седакова указала, что рыцарственность Лотмана, подчеркнутость его манер - равно как и блеск эрудиции и мысли - были конструктивными факторами, служившими упорядочиванию и окультуриванию окружающей жизни, восстановлению памяти о дореволюционной научной среде, а равно и о порядочности, интеллигентности и пр. Нечипоренко выдвинул тезис о том, что Лотман и "лианозовская школа" были в советское время в равной степени андерграундом, с чем Седакова не согласилась: по ее мнению, "лианозовская школа" в самом деле тяготела к андерграунду и богемности, к разрыву традиций, и эти люди были бы примерно такими при любой власти, тогда как школа Лотмана восстанавливала разорванные культурные традиции и интерес к структуре и упорядоченности, а потому, в некотором смысле, вся советская действительность по отношению к школе Лотмана была, наоборот, андерграундом. Однако в настоящее время, полагает Седакова, культурное влияние школы Лотмана мало, так как ее участники рассеяны по странам и континентам, а наиболее известные из учеников Лотмана, оставшиеся в России, стали постмодернистами (что для Седаковой неразрывно связано с этическим релятивизмом и, в итоге, с человеческой непорядочностью).

22.12. Чайный клуб

Вечер поэта Светы Литвак, вопреки анонсу, не был литературно-музыкальным: саксофонист Сергей Летов и певица Татьяна Миронова принять в нем участие не смогли. Читались стихи, в которых преобладали важные для Литвак в последнее время мотивы сада; завершился вечер перформансом Литвак и Николая Байтова: итоговый текст складывался из реплик диалога, причем вполне членораздельные реплики Байтова служили как бы комментарием к заумным репликам Литвак. В публике парадоксально соседствовали Герман Лукомников и Дмитрий Авалиани со случайными прохожими, зашедшими выпить чаю.

23.12. Крымский клуб

Новогодний вечер "Эпиграф, эпиграмма, эпитафия". В качестве эпиграфа к заседанию куратор Клуба Игорь Сид поведал поучительную историю с длиннохвостой мартышкой, участником которой он стал во Французской Гвинее в 1991 г., каковая история послужила отправной точкой для объявления о преобразовании Крымского Клуба в Клуб литературного хэппенинга. Участники вечера представили широкий спектр сочинений в жанре эпиграммы и эпитафии (что само по себе можно считать некоторой неожиданностью, поскольку оба жанра специалисты считают мертвыми для профессиональной литературы, т.е. опустившимися в область самодеятельного творчества и заказного литературного труда; свидетельством последнего можно отчасти считать сообщение Сида о поэтическом кооперативе "Юбилей", в котором севастопольский поэт Борис Бабушкин сотоварищи якобы делал фантастические деньги на эпитафиях для могил "замоченных" "новых крымских", и спровоцированную этим сообщением оживленную дискуссию о статье Ольги Матич в "Новом литературном обозрении", трактующей о культуре погребения у "новых русских"). Стихотворные эпитафии читали Вилли Мельников (на половецком (!?) языке с параллельным автопереводом), Ольга Готлиб, Владимир Герцик; последний выступил также с эпиграммами на самого себя (называя их "авто-одами") и лимериками на различных культурных персонажей - от Дарвина и Фрейда до Пригова и Дерриды. Герман Лукомников читал свои эпиграммы (в том числе весьма резкую - правда, достаточно давнюю, - в адрес куратора клуба), а также, по просьбе отсутствующего Ивана Ахметьева, его эпиграфы, эпиграммы и эпитафии. Наиболее масштабным можно счесть выступление Александра Бубнова (Курск), предъявившего все три типа текста: в качестве эпиграфа был исполнен заумный текст Ильязда, положенный на музыку в сопровождении гитары (сочетание ультрафутуристического стиха с типичной для КСП мелодикой производило весьма неожиданный эффект), затем последовал ряд палиндромических эпиграмм, а в заключение Бубнов разрозненными листами разбросал по залу свою недавно защищенную диссертацию по теории палиндрома, что следовало понимать как эпитафию научной деятельности (листы в большинстве своем были подобраны слушателями и участниками и тут же подносились Бубнову для взятия автографа). Различными историями и размышлениями об одном из рассматриваемых явлений поделились также Дмитрий Гайдук, Яна Токарева и др. Некоторые подступы к концептуальному анализу эпиграфа, эпиграммы и эпитафии наметил в содержательном выступлении Всеволод Некрасов. Николай Байтов предложил продолжить выстроенный названием вечера ряд и прочитал стихотворение в жанре эпиталамы. В заключительном слове Сид отметил ряд печальных совпадений, связанных с данным заседанием (прежде всего, годовщину гибели Андрея Туркина); музыкальным фоном заседания служили блестящие имитации различных направлений рок-н-ролла и ритм-энд-блюза трагически погибшего днепропетровского музыканта Анатолия Шалагаева.

23.12. Центральный Дом актера

Вечер памяти поэта Андрея Туркина. Со стихами Туркина, собственными стихами, краткими мемуарными заметками выступили Марк Шатуновский, Юлий Гуголев, Евгений Бунимович, Игорь Иртеньев, Виктор Коркия и др. Шоумен Игорь Угольников познакомил слушателей с собственными стихами и небольшим рассказом, написанными под влиянием общения с Туркиным. Демонстрировались фрагменты видеозаписей с выступлениями Туркина, его стихи исполняли актеры Студенческого театра МГУ.

24.12. Литературный институт

Презентация 42-го выпуска журнала "Алконостъ", впервые выпущенного полиграфическим способом, была озаглавлена "Расставание с дурными привычками", имея в виду прощание с самиздатским образом существования. С программой избранного выступал постоянный для последних трех-четырех лет состав авторов издания: Павел Белицкий, Всеволод Константинов, Евгений Лесин, Ольга Нечаева, Михаил Свищев, Алексей Тиматков, Андрей Чемоданов, Ян Шенкман (все, кроме последнего, входят в состав редколлегии). Помимо текстов, представляющих ровный средний уровень сегодняшнего русского традиционализма (с преимущественной ориентацией на поэтику "Московского времени"), любопытен сам феномен этого литературного сообщества, несколько даже бравирующего своей эстетической и персональной замкнутостью. Не исключено, впрочем, что выход к полиграфии положит этой замкнутости конец, как это можно было наблюдать на примере близкой по характеру литературной группы "Между-речье".

26.12. Георгиевский клуб

Встреча с Александром Очеретянским (Нью-Джерси). На сей раз Очеретянский решил выступить исключительно в качестве редактора-издателя альманаха "Черновик", предъявив концептуальные обоснования своей деятельности на этом поприще. Отталкиваясь от заявлений Владимира Солоухина (?!) о бесперспективности русского верлибра, Очеретянский начал с сожалений об отсутствии развитой теории новой литературы, назвав Юрия Орлицкого, Сергея Бирюкова и Дмитрия Булатова как значительные фигуры, которых, безусловно, недостаточно для охвата всех существующих проблем. Собственный монолог Очеретянского в значительной мере состоял из цитат (большинство из которых было взято из западных литераторов-авангардистов, чьи статьи и манифесты были собраны, переведены и изданы Булатовым, - в частности, важная для дальнейшего изложения мысль Франца Мона о том, что вторжение в искусство новых технологий обессмысливает традиционное его разделение на виды и жанры). Существенное место в его выступлении занял комментарий к принятой в "Черновике" рубрикации. Составляющий основу альманаха раздел "Смешанная техника" был определен Очеретянским, собственно, как место для текстов, не укладывающихся в традиционную систему жанров; сюда Очеретянский относит и визуальную поэзию ("смешаны" визуальное искусство и словесное), и такие рубрики, как "опыты не в стихах" и "роман / малая форма", в которых "смешаны" оказываются разные литературные виды (поэзия / проза) и жанры (роман / миниатюра); упомянул Очеретянский (со ссылкой на отзыв в "ЛЖМ" об эссеистике Александра Гениса - 22.03.97) и о смешении дискурсов как возможном основании для отнесения текста к "смешанной технике" (в частности, под рубрикой "культурология" в "Черновике", как пояснил Очеретянский, помещаются тексты, частью которых является лингвистический или иной комментарий). С критикой подходов Очеретянского выступили Дмитрий Кузьмин и Анна Килимник. Кузьмин, солидаризировавшись с мнением Александра Привалова (автора рецензии на "Черновик" #12 в журнале "Знамя"), отметил непродуманность отнесения в "Черновике" конкретных текстов к конкретным рубрикам, коренящуюся в терминологической невнятности: в частности, полагает Кузьмин, нельзя интерпретировать как визуальную поэзию графическую или живописную работу, в которой содержится только одно слово (поскольку оно, будучи изолировано, не представляет собой самостоятельного текста) или в которой не прослеживается структурно выраженное взаимодействие вербального и визуального (чтобы отличить феномен визуальной поэзии от элементарной подписи под визуальной работой); аналогичным образом, по мнению Кузьмина, методологически неверно ставить в один ряд "смешения" разных уровней (межвидовые, межжанровые, междискурсивные), поскольку это явления качественно разной природы и качественно различного воздействия на культурный канон. Килимник настаивала на необходимости четко определить поле разговора, выведя за скобки принципиально инокультурные явления (скажем, традицию взаимодействия визуального и вербального в японской и китайской культурах), и, во-вторых, использовать опыт осмысления тех же или сходных проблем, накопленный другими видами искусства и сложившимися там рефлексивными надстройками; в частности, стремление к тотальной коммуникации (по всем каналам восприятия) определенно можно рассматривать как универсалию искусства XX века, и первые радикальные сдвиги в области синтеза вербального и визуального, по мнению Килимник, были сделаны со стороны живописи (начиная с "Бубнового валета") и сценографии (Татлин, такие новые формы искусства, как планшет и макет...). Очеретянский, однако, не принял упреков в недостаточной ясности своих позиций, заявив о необходимости, в отсутствие грамотной теории, прислушиваться прежде всего к самоописаниям авторов проблематичных произведений. Дальнейшая дискуссия на эту тему, развернувшаяся между Килимник и Кузьминым и связанная с разными способами взаимодействия между научным и художественным дискурсами у таких авторов, как Ры Никонова и Дмитрий Пригов (по Кузьмину, Никонова вслед за всей футуристической традицией пытается заместить научный дискурс художественным, Пригов же снимает само противопоставление), окончательно уклонилась от "Черновика" и темы вечера. В разговоре участвовали также Андрей Цуканов (заявивший о неинтеллигибельности обсуждаемых маргинальных эстетических явлений ввиду отсутствия устоявшейся рефлексивной традиции и наличия нескольких трудно согласуемых мыслительных парадигм), Наталья Осипова, Татьяна Михайловская и др.

28.12. Премьера

Предложенная Николаем Байтовым идея новогоднего вечера "Свободные чтения текстов 1999 года" была дополнена раздачей всем выступающим предсказаний на грядущий год (например: "Придется задуматься о жанровой принадлежности текстов"), в соответствии с которыми предлагалось корректировать свои выступления. Со стихами выступили Владимир Герцик, Владимир Строчков, Людмила Вирязова, Вилли Мельников, Александр Левин (исполнивший также песню, долженствующую имитировать репетиционный процесс) и Иван Ахметьев (читавший стихи Леонида Виноградова), с прозаическими текстами - Олег Дарк, Юрий Нечипоренко (довольно язвительная пародия на ученые филологические штудии) и Герман Лукомников (представивший автобиографическое сочинение, уже звучавшее на Пушкинских чтениях 14.10., но существенно дополненное). Дмитрий Авалиани демонстрировал листовертни и другие визуально-поэтические работы, Игорь Бурихин - разного рода объекты (как чисто визуальные, так и такие, в которых присутствовал аудиальный компонент), Света Литвак - бук-артовский "Календарь на 1999 год", в котором совместные фотографии Литвак и ряда литераторов соседствовали с довольно лаконичными стихотворными подписями. Впервые выступила группа "Yeltsin-trip" (в этот раз состоявшая из Данилы Давыдова, Кирилла Баскакова и человека, пожелавшего представиться как Тоша) с "антимузыкальной" программой, сочетавшей элементы перформанса и стихотворной импровизации (параллельно в соседнем помещении происходил хэппенинг Ирины Шостаковской с экстатическим выкрикиванием отдельных слов и выражений в такт выступлению "Yeltsin-trip").

28.12. Чистый понедельник

Вечер поэта Игоря Меламеда. Читались стихи из книги "В черном раю" (и три более поздних стихотворения). В обсуждении Дмитрием Кузьминым было высказано предположение о двойственном характере творчества Меламеда: стихотворениям из одноименного цикла (и нескольким другим), основанным на предельно вещных, осязаемых образах, противостоят многие (особенно более ранние) тексты, в которых, по сути, нет ничего, кроме бесплотной, абстрактной метафизики; сам автор, однако, уклонился от предметного ответа на этот вопрос. На вечере также читались вошедшие в книгу переводы, звучали воспоминания из литинститутской молодости Меламеда, и пр.

28.12. Образ и мысль

Свободные чтения. Из множества выступлений (среди которых попадались и совершенно запредельные) можно выделить редкое публичное появление Андрея Анпилова, чья лирика отличается незатейливым изяществом, отчасти позаимствованным у традиции детской поэзии, профессионально крепкие, хотя и не слишком оригинальные стихи Александра Шишкина, действительно забавную юмореску Сергея Семенова, прочитанные Владимиром Гиленко переводы Ольги Панченко из современной польской поэзии; выступили также Фаина Гримберг, Максим Волчкевич и др. Эмоциональным пиком вечера было выступление Андрея Гиленко, пообещавшего читать "стихи, которые вы все знаете"; в ответ на робкое недоумение публики по оглашении текста последовала возмущенная реакция выступающего: "Но это же Константин Ваншенкин!" Весь вечер сопровождался песнями и романсами Юрия Калинина, в числе которых обратил на себя внимание романс на стихотворение Эдуарда Лимонова.

29.12. Авторник

Презентация 13-го выпуска альманаха "Черновик" - выступления авторов "Черновика". Вечер открыли два автора, предоставившие в 13-м выпуске материал для новой рубрики "роман / малая форма": Максим Скворцов прочитал целиком роман "Ниша" (состоящий исключительно из названий глав), а Данила Давыдов - фрагменты романа "Случайные догадки", опубликованного одновременно и в "Митином журнале" (этот текст лишен сквозного действия и представляет собой своего рода энциклопедию романных стилей, а потому может быть представлен в любом объеме); Давыдов прочел также стихи прозаика Светланы Богдановой, впервые самостоятельно опубликованные в "Черновике". Со стихами выступили Стелла Моротская (масштабный лирический монолог белым ямбом "Лишиться чувств"), Александр Макаров-Кротков, Борис Колымагин, Ирина Шостаковская; Иван Марковский прочитал цикл из трех стихотворений "Демисезонное" (из повести в стихах "Лариса"), в котором обращал на себя внимание текст, построенный на принципах, близких муфтолингве Вилли Мельникова (однако представленный, напротив, как последовательность изолированных слогов, по-разному складывающихся в слова); несколько стихотворений прочитал Андрей Цуканов - в том числе "Сад камней", посвящение малотиражным стихотворным сборникам современной поэзии (в тексте названы книги Дмитрия Воденникова, Данилы Давыдова и Дмитрия Соколова). Проза была представлена рассказами Марии Ордынской "Бузиненыш" (отменно смешной текст, являющий собой материализацию поговорки "В огороде бузина, а в Киеве дядька") и Ивана Ахметьева "Как нашлась фотка". Станислав Львовский выступил в обеих своих ипостасях - с рассказом "Не могу дышать", развивающим, как и вся его проза, переходную форму между рассказом и эссе (но, в отличие от работающих в этом же направлении Игоря Клеха, Леонида Костюкова и других ярких авторов, Львовский культивирует в этой форме не сдержанно-отстраненную, а, напротив, резко-эмоциональную интонацию) и новой стихотворной многочастной композицией, лежащей в русле его заметных в последние год-два композиционных поисков (разного рода лейтмотивы, контрапункт и т.п.). Николай Байтов представил объект бук-арта "На Казанском вокзале": стихотворный текст, наложенный на никак не связанный с ним ряд картинок, причем, как пояснил автор, "текст топчется на одном месте, зато визуальный сюжет развивается" (в самом деле, изображенная на первой картинке полуобнаженная дама верхом на тигре в дальнейшем неуклонно смещается под тигра). Выступления перемежались обильным конферансом куратора клуба Дмитрия Кузьмина, носившим довольно случайный характер (можно выделить разве что мысль о широкой распространенности в сегодняшней литературной ситуации типа автора, с равными интенсивностью и успешностью занимающегося поэзией и - преимущественно малой - прозой). В заключение выступил главный редактор "Черновика" Александр Очеретянский, прочитавший несколько стихотворений начала 80-х во впечатляющей мелодекламационной манере.