1.

Знаешь, хоть и не смотришь вверх,
в небе не ласточка вьётся, скорее –
клёкот:
сапсан реет,
может быть, беркут.
Парит какая-то птица
на разные голоса.
Этих пернатых крылатых
уже не возьмёшь жарой.
Путешествие начинается, –
будто бы мало езды нам, –
из Самарканда в Афросиаб.

Свет не ушёл, но иссяк.
Ишак прикрывает глаза,
опускает ресницы.
Вечереть – вечереет:
базары меркнут,
темнеют таджики в халатах,
халаты блёкнут, –
но ещё не смеркается,
в воздухе пахнет зирой,
проезжающий греется,
местный уже озяб.

Муэдзин зовёт муэдзина.

2.

Что это тут? Равнина?
Пустыня? Долина?

Где тут буква Закона?
Свет Ислама?
Строка Корана?

Что мы прёмся, куда незнамо?
С нами крестная сила?

Как это всё понимать? Ущелье? Горы?
Это у вас дорога? Да где дорога,
одни ухабы!

Где оно, время оно?

Где тут у вас могила
ходжи Даниёра, –
Даниила, –
пророка?

Гид хотя бы...
Хотя б охрана...

3.

Это история про Тамерлана.

Наше счастье, ворота открыты.
Гид и охранники тут,
в одном флаконе, –
в пиджаке из тени и пыли, –
не выпуская ключей из руки, –
хотя и для рифмы и для колорита
уместнее были б чётки, –
ждут, что уляжется кутерьма,

пока все войдут
в белый, хочется сказать, глинобитный,
домик – довольно чистый,
хотя бывает и чище,
даже в такой глухомани.
Вспомнить хотя бы домик в Тамани,
пепельную солому на крыше, –
что-то там было в её наклоне.
Но следом всплывают не честные контрабандисты,
а почему-то слово "кизяки".

Всё-таки,
надо признать, всё-таки связь ты не
в силах держать между домами,
не потеряв одного из них.
Что тут скажешь?
Скажешь, да ладно!
Все расселись вокруг святыни.
Ты сидишь, сам себе не обидный,
веселее, чем жук-навозник
в белом домике из дерьма.

Это история про Тамерлана?

4.

Странно то, что наверняка
помнишь не то, что имел в виду,
то есть не то, что хотел запомнить,
или даже прочесть заранее,
не то, что следовало:

следовало записать, – есть же авторучка в кармане,
ну, так и выньте её,
сделайте собственную партитуру,
а то ведь –
справа ебло и слева ебло, –
а то её
сделают вам другие.

Зачем немолодому уже человеку
подвирать, подбирать по слуху,
какие, к примеру, стояли века
и, кстати, какие стояли погоды,
походы какие он стал готовить,
какая нога у него хромая,
что когда было, в каком году?

Когда вот, к примеру, он был в Иране,
а когда отправился в Индию?

Кого он разбил? Тохтамыша или Мамая?
Кем он приходится Шахруху?
А Бабуру?
А Улугбеку?

Что, все, блядь, знают про обсерваторию?!
А про мизинец? Про часть руки?

5.

Гид начинает свою историю
так, как рассказывали старики:

"В годы царствования Амир-Тимура в его земле было много войн, болезней, и всякого разного беспокойства. А Амир-Тимур хотел, чтобы в его земле не было много войн, болезней, чтобы в ней было только тихо-мирно спокойство.

Амир-Тимур, великий воин, одержал много побед, имел великое войско, но нигде не был доволен потому, что видел, нигде тихо-мирно спокойства нет, но много разного беспокойства, болезней, войн.

Однажды Амир-Тимур приказал своему войску взять приступом один город, а войско не могло тот город приступом взять. Тогда Амир-Тимур, увидев такое дело, послал двух лазутчиков из своего войска тайно пробраться в тот город и узнать, в чём дело, почему войско не могло тот город приступом взять.

Жители города сказали лазутчикам, что они к осаде готовы, что победят их не скоро, что у них нет никакого беспокойства, потому что в их городе находится могила Ходжи Даниёра, а где находится могила такого святого, там всегда будет тихо-мирно спокойство.

Узнав в чём дело, Амир-Тимур собрал совсем огромное войско, завоевал тот город и завладел мощами святого. Но чтоб не обижать жителей, чтоб тихо-мирно спокойство не покидало город,
Амир-Тимур решил взять только часть мощей ходжи Даниёра.

И решил Амир-Тимур, что пора уходить оттуда. Он приказал сделать специальный ларец-шкатулку, положить туда всего один палец, а сам ларец поместить на верблюда, чтоб верблюд его из той земли вынес, но чтобы остальные части мощей в той земле остались, а верблюд чтоб унес всего лишь мизинец.

И приказал Амир-Тимур, чтоб к верблюду не прикасались, не останавливали, не подгоняли. И верблюд себе шёл, и остановился не скоро. И в том месте, где верблюд преклонил колени, ларец-шкатулку, в которой мизинец, с верблюда сняли и по приказу Амир-Тимура основали город, а неподалёку – могилу Ходжи Даниёра."

Вроде уже прохладно, а я обливаюсь потом.
Гид поминает Аллаха и Магомета,
и для меня, надеюсь, что и для вас,
всё это добрая примета, –
значит подходит к концу рассказ.
Сам понимаю, что это вам не "Джон Боттом".

6.

Сам я так и не видел, что там
лежит внутри. Там всё от глаз спрятано,
можно сказать, сокрыто.

Гид подаёт в качестве научного факта, –
ну, он, ну, он-то
откуда знает? – что там то ли рука, то ли фаланга мизинца,
на которой продолжают ногти расти.

Сама усыпальница, –
в ней бы могла поместиться
анаконда, –
сам саркофаг, –
саркофаг анаконды, Господи прости, –
я имею в виду хреновину для пальца, –
парчовое покрывало, на нём какие-то пятна, –
похожа на перевёрнутое корыто.

Вот вам, добрые люди,
вот вам и Роберт Муди,
вот вам и жизнь после жизни.
Вот тебе, маг-притворщик, руки на одеяле.
Рядом с такой рукой просто пойди ты,
просто пойди полежи с ней,
просто пойди и ляг,

чтобы тебя от знания больше не отделяли.
Одним словом – культурный шок.

Учёные приезжали, определяли состав:
может это не ногти, а какие-нибудь сталактиты
или
сталагмиты?
Определили длину. Длина – 18 метров.

Помните? Из колодца тянет палец артист Милляр,
напоминает: "Должок!"
Так и Ходжа Даниёр, – ещё не восстав,
а как бы привстав из мертвых.

7.

Ну, хотя бы измерь ты их
собственными шагами,
если не можешь увидеть, что там и как там,
ноготь или не ноготь,
если тебе припёрло,
если ты так стремишься
работать с фактом,
а не только со словом.
Но, по-моему, хватит, не надо,
все и так уже сыты
муэдзинами, ишаками.
Тут ведь нельзя потрогать,
это ж тебе не горло,
это ж тебе не мышца,
это же экспонаты.
Что тебе ещё надо? Что вам
всем ещё надо?! Какой защиты?

8.

Можно считать, почти ты
всё рассказал, тем не менее,
давай, подводи итоги.

Итак, значит, ехали мы сюда,
а в результате
мы не только палец
не видели, – не велика беда,
его и другие не видели, –
мы даже не искупались
в потоке,
там ведь ещё источник.

Да ну, при чём тут охранник. И где он?
Да я бы его упросил.
Как же мы, блядь, представители,
можно сказать, иудео-
христианской культуры, – и
даже про мене, мене,
текел, фарес,
можно сказать, упарсин
не вспомнили. Было бы кстати.

А теперь нам пора уезжать отсюда.
Вновь за окном понурые
ишаки и муэдзина воплей истошных
истинное караоке.

Завтра нам всем вставать в котором часу-то?
Мы засыпаем в дороге.
Нам просыпаться не скоро.
Всё хорошо у нас тут.

А ногти Ходжи Даниёра
растут и растут...