"Ирина Борисовна Шостаковская весьма славная личность в московских литературных кругах; не одну публикацию имеет. Училась в 57-й московской школе, также хорошо известной в вышеозначенных кругах. Следующий этап ее развития – Литинститут, впрочем, не закончила. С тех пор занимается только чистой литературой" – такие сведения об авторе книги "Цветочки" я почерпнул на сайте "Вавилон: Современная русская литература", не так давно отнесенном всемогущим Яндексом в категорию "Литература; непризнанные авторы". Вечная история. "Известный автор такой-то..." – начинает беседу всклокоченный библиофил. "Кому известный?" – поднимает глаза от клавиатуры потенциальный читатель, по совместительству программер, геймер и телезритель... Другие литпросветительские ресурсы рунета об Ирине Шостаковской не сообщают и того, несмотря на то, что едва ли не всякий разумно обустроенный литпортал предлагает читателю тексты Ирины в том или ином количестве. И это правильно. В данном случае весьма разумно дать читателю возможность вволю нафантазироваться по поводу личности автора и подробностей ее биографии. От себя сообщу что "Цветочки" – вторая книга Ирины. Первая называлась и вовсе без затей – "Стихи Ирины Шостаковской". Кроме того, не слишком давно Ирина Шостаковская совместно с писателем и музыкантом Максимом Скворцовым записала в качестве певицы альбом оригинальных ремейков песен советских композиторов под лейблом "Народные Комиссары". Альбом вышел трогательный и душевный, и может быть взят (совершенно бесплатно) по этому адресу. Таким образом у нас обстоят дела с алгеброй, посмотрим, как чувствует себя гармония.

        Хорошо живется тому, кто не брезгует творчеством маркетологов и копирайтеров. Кто без отвращения берет в руки томик добротного фэнтези или крепко сколоченный детектив от солидного производителя. Хорошо тому, кто к новому имени в культуре относится так же, как к новой версии операционной системы или новой марке автомобиля. Тому, кто с радостным веселым хрустом вкушает плоды "нового сладостного стиля", стараясь понапрасну не волноваться.
        Так же прекрасна жизнь того, кто не приемлет серьезных капиталоемких культурных проектов, в связи с чем выбрал для себя навсегда поселиться на том или ином культурном сломе. В трепетном времени, когда писатели, художники и музыканты были "искренни, бедны и непримиримы". И неважно, что выбрал для себя такой потребитель культуры: поэзию битников, красную волну или же новоорлеанский джаз. Все равно, если обладает он свойством не уставать от одной и той же "культурной вакуоли", от одной горячо любимой эстетики, то радостная, полная ярких духовных переживаний биография ему обеспечена.
        Еще лучше жить тому, кто верит в золотую нить. В вереницу незыблемых фигур. В непрерывающуюся цепь высокой культуры. Как сладко ему отдыхать в удобной качалке среди золоченых корешков.
        А что если не свезло вам в жизни? Что если, вследствие сложного отношения к "высокой культуре" и "золотой нити", вы одного своего кота назвали Борхесом, а другого Кафкой? Что если от "нового сладостного стиля" у вас словно полон рот стирального порошка, и в ушах поселяется на целые сутки навязчивое навязчивое попсовое бумцанье? Что если еще в ранней юности вы так отравились психоделическими странствиями, политическими разоблачениями, молодежным сопротивлением, оккультными исканиями и прочая и прочая, что при взгляде на томик Берроуза у вас желтеют белки глаз, а от голоса Б.Г. вы начинаете в голос рыдать, вспоминая те пронзительные и яростные годы, когда у вас совершенно не хотела расти борода? Если дела у вас, уважаемый читатель, обстоят так, то вы, как говорят у нас, попали. Ибо таких, как вы, мало, то есть не то чтобы совсем мало, просто никак не наберется на солидную целевую аудиторию. Крупные издатели такими, как вы, не занимаются... А вот маленькие издательства совсем напротив, пытаются заниматься именно такими, как вы. Однако нелегко им, маленьким издательствам. Нет у них ни сил, ни денег на промоушн. Оттого и хочется мне посоветовать вам, милый умный и нетипичный читатель, какого-нибудь искреннего, яркого и по-настоящему нового автора. Например, Ирину Шостаковскую.

        Одни говорят "дискурс", другие "базар", третьи за базар отвечают. Сотни раз сотнями авторитетнейших языков было сказано, что интересная авторская оптика способна сделать любопытным любой, даже самый пустячный факт. Однако все равно со сводящим с ума постоянством у книжных лотков, на литературных форумах, в веселых компаниях звучит вопрос: "О чем эта книга?". Вот и не станем выпендриваться, и постараемся рассказать, о чем Ирина Шостаковская пишет. А пишет она вот о чем. В некотором гигантском, на удивление неблагоустроенном пространстве существует нечто одно реально и неделимо существующее и существует еще много всякой всячины, которая есть только постольку-поскольку и вследствие этого, по большому счету, не важна, то есть ею как бы можно пренебречь. И в том же пространстве, достаточно стремном, жестоком и неприятном, живет некое женское существо, в той же степени необустроенное и в какой-то своей внутренней многоплановости гигантское, как и само пространство. И так уж сложились обстоятельства, что этому женскому существу выпало счастье, или, напротив, несчастье, блуждая бессистемно по миру, наткнуться на неделимо существующее, относительно которого все остальное пренебрежительно неважно. Однако, поскольку это самое неделимо существующее как-то очень плохо определимо и не поддается никакой фиксации, да и рассказать о нем получается разве что в некой системе полунамеков, то никакой прикладной ценности оно для обнаружившего его женского существа иметь не может, а, совсем напротив, имеет оно для него некую совершенно не прикладную ценность. Обрадованное находкой, женское существо идет с распростертыми объятиями навстречу этому реально существующему, считая своим долгом относиться ко всей остальной всячине, существующей только постольку-поскольку, без особого энтузиазма и даже с некоторым пренебрежением. А всячина эта имеет как раз сугубо прикладное значение и мстит женскому существу, создавая на его пути целый ворох досадных личных, бытовых и мировоззренческих проблем. В целом интрига достаточно прозрачная. Есть то, чего хочется, однако его ушами не услышать, мозгами не понять, и есть все остальное, вполне себе и слышное и понятное, но в том-то и дело, что понимать и слышать его скучно и не хочется. В результате все это понятное (кстати, в просторечье именуемое жизнью) проходит вскользь и мимо, едва замеченным. Так сыплется черненький дождик на старой киноленте, так падает в равнодушные уши музыка тапера, так пролетают мимо лица в метро... Однако даже для того, чтобы обозначить и как-то передать неслышное и непонятное, приходится пользоваться, пусть и не без благородной брезгливости, атрибутикой и символикой, лежащей в рамках понятного и, как следствие, скучного. Причем чем мельче нашинкована ткань бытия, чем сильней обнажена, оторвана от контекста фраза или картинка, тем лучше передает она то, что хочется передать автору. Однако здесь кончается ответ на вопрос, о чем пишет Ирина Шостаковская, и начинается ответ на вопрос, как она пишет.

        Всякий поэт, независимо от его манеры письма, предлагает нам, читателям, сыграть в некую языковую игру. Чем самостоятельней, оригинальней поэт, тем странней и парадоксальней правила этой игры. Как уже было обозначено раньше, едва ли не основной задачей "игрока" в поэтике Ирины Шостаковской является задача зафиксировать нечто прямо неназываемое и, зафиксировав, как можно дольше это неназываемое удержать. Путь к моменту фиксации этой удивительной штуки у Шостаковской, как правило, включает в себя два этапа.
        1 этап. Экспрессивно-разоблачительный.
        На этом этапе Ирина демонстрирует нам необязательность и комичную сумбурность всего окружающего-сущего, показывает внутреннюю бессмысленность и нарочитость каждого отдельного события, понятия, предмета или поступка. Она остроумно "абсурдизирует" известные с детства идиомы и культурные клише, переворачивает с ног на голову мировоззренческие и поведенческие стереотипы. Ирина словно бы вытряхивает "копилку сознанья", демонстрируя, что никаких монеток в ней нет, а есть разве что камушки, всякая чушь и конфетные обертки. Причем делает она это изумительно артистично. Хочется привести несколько примеров. Давайте посмотрим, как Ирина лихо сталкивает пафос громкого имени с однозначностью повседневной рутины, при этом разом лишая громкое имя пафоса, а рутину однозначности, при этом как бы походя успевая проиллюстрировать такую сложно поддающуюся иллюстрации идею, как необязательность смерти и других ужасных вещей.

...Моцарт поперхнувшись сразу помер
Может он в Америку уехал
Там ему сигналили машины
Потому что был великий композитор
Получил депешу от Сальери
Не волнуйся мол начальник всё в порядке...

        А здесь Ирина очень изящным простым и забавным образом приводит читателя к идее об абсурдности и равнозначности всякой перемены.

Тебе никогда уже не будет столько
Тебе никогда уже не будет страшно
Ты не запомнишь дрожи в руках
Не увидишь моря, не станешь камнем
Не скажешь ветру "Добрый Мистраль"

        Будь то легкое изменение настроения или смена царства с животного на минеральное, по Шостаковской, все это суть одно и тоже, некий, по большому счету, не достойный внимания морфинг, причем осуществляется он и в другом случае несложно и быстро. А ведь речь в тексте идет о переживаниях 12-летнего ребенка...
        А этот текст я приведу здесь целиком. Больно уж он показателен. Просто нашпигован совершенно равнозначными и, следовательно, как бы абсолютно незначимыми предметами и понятиями.

Жизнь оказалась ему мала
Прохудившись в десяти стрёмных местах
Разлетелась, и её отправили поездом в Ригу
Два купейных, один плацкарт
Одна чайная ложка сах. песку
Шевелит ногами, глядит в окно
Ложка.

        "Жизнь", которая показалась ему мала, и "ложка" здесь настолько очевидно уравнены в правах, что сразу же вылезает из Матрицы "ложка, которая гнется просто так". Кстати, отсылки к ярким знаковым явлениям массовой культуры для Ирины достаточно обычный прием. Ведь это очень удобный способ проявить перетекание сакрального в повседневное и обратно. Ну да хватит об этом (первом этапе) Перейдем ко второму.
        Этап второй. Вспышка необозначенного.
        Именно здесь и происходит подлинное чудо поэтики Ирины. Уравненные в правах, вырванные из привычных иерархий и взаимосвязей предметы и символы осыпаются, как старая штукатурка или чужая мертвая плоть с космического паразита из западного видеофильма, и происходит инсайт, ради которого и городился весь огород. Автор, а вместе с ним и читатель, если он согласился играть в предложенную автором игру, вдруг, пусть и ненадолго, ощущает то неопределимое поразительное и значимое... Как правило, это возникает на последних строчках текста. Конкретный прием здесь вычленить невозможно. Да его и нет. Просто автор убрал все лишнее, а лишним было "все". А что осталось? Смотрите сами.

...Сохраните меня сохраните
Там где белый архангел повис
И висит не снимается падла
И висит и висит и висит

        Разумеется, этот вырванный из текста отрывок здесь работает хуже, чем на присущем ему месте, однако работает. Продолжает двигаться, как оторванная ребенком нога насекомого, или тело утопленницы, погружающееся все глубже в плотные глубины слоистого океана.

        Все мы любим поэзию. Странно представить себе человека, который при общем равнодушии к поэзии дочитал до этого места этот мой текст. Однако поэзия внутри делится на самого поэта, а если точнее – на созданный им образ самого себя, и собственно поэтические тексты. О текстах было сказано много, поговорим о поэте. Кто это женское существо, нашедшее невесть что и приглашающее нас этим невесть чем полюбоваться?
        Вырисовывается опять же двойственная природа этого персонажа.
        С одной стороны.
        Это наша современница. Молодая женщина – житель крупного города. Не слишком адаптированная социально, чуть маргинальная. Она любит бравировать и выпендриваться. Любит современную музыку, вызывающую одежду и манеру поведения. Несколько чрезмерно чувствительная, болезненно воспринимающая агрессию среды обитания. Склонная к выспренним монологам. Немножко взбалмошная. В меру разочарованная в жизни. В меру циничная и очень как-то по-детски трогательная и лиричная. Любит порассуждать о всяком непонятном. Что уж греха таить, любит выпить и все такое. С такой подругой не очень уютно в тайге, зато весело и прикольно на дискотеке.
        С другой стороны.
        Это пифия. Это колдунья. Не случайно изложенный мной, на свой страх и риск, ее метод конструировать текст так напоминает не то какие-то буддийские, скорее даже дзеновские практики, не то Элиаде-Кастанедийские шаманские штуки. Причем колдунья эта не послушница герметического культа и не преподавательница в Хогвартсе. Это, скорей, полубезумная, в лохмотьях и жутковатой раскраске шаманка какого-нибудь маленького, в меру дикого и очень воинственного племени. В ней нет "просвещенной мудрости" и покоя всезнания, она неистова, агрессивна, любопытна и крайне аутична. Ее наитья сбивчивы и путаны, предсказанья почти не поддаются прочтенью, но зато она умеет делать из сосновой хвои, собственных волос и зубов обожаемого вождя очень симпатичные и изумительно действенные объекты, всякие ладанки, талисманы и вудуобразные человеческие фигурки. Чтобы вызвать дождь, она обнажается и бьется в припадке, а чтобы привлечь к племени победу в бою, раздирает соски ногтями.

        Если вы собираетесь использовать "Цветочки" Ирины Шостаковской, то сначала обзаведитесь ими. Это можно проделать в интернете или в одном из магазинов системы "ОГИ".
        В каких же ситуациях "Цветочки" могут оказаться полезны?
        Ситуация 1:
        Во время длительной поездки в городском транспорте или в поезде дальнего следования извлеките "Цветочки", откройте их на случайной странице и, стараясь глубоко не погружаться в текст, читайте стихи, поглядывая на окружающих. Результатом может явиться как элементарный трансцендентный кайф, так и хорошие знакомства.
        Ситуация 2:
        Если перед вами вдруг встала задача, требующая мощного креативного рывка, как то: взятие интеграла, прохождение уровня компьютерной игры, разведение по углам повздоривших друзей, поиск средств к существованию или места для ночевки, необходимость собрать разобранный из любопытства японский примус и т. д., откройте "Цветочки" на странице, соответствующей одному из коэффициентов интеграла, любой цифре в маркировке примуса или же среднему арифметическому возраста повздоривших друзей. С девяностопроцентной вероятностью в тексте вы найдете подсказку.
        Ситуация 3:
        Если у вас образовался совершенно свободный вечер в компании из 6-9 друзей, а ассортимент доступных развлечений исчерпан, достаньте "Цветочки", потушите свет, зажгите восковую свечу. Не лишним окажется скромный набор предметов силы (швейные иголки, сухая кроличья лапка, крысиный хвост, несколько дохлых пауков, или же простой человеческий череп). Карты таро или хрустальные шары использовать не рекомендуется. Будут не в тему. Читайте тексты из "Цветочков" по очереди вслух, стараясь минимально их интонировать, запинаясь в знаковых местах и коверкая ударения. Продолжайте чтения до наступления коллективного сатори или до появленья инфернальных сущностей.