Светлана Иванова родилась в Ленинграде/С.-Петербурге в 1965 году. Закончила среднюю художественную школу и Литературный институт в Москве. Поэт, художник, критик. Сборники стихотворений: "Тень на камне" (Л.,1990) и "Появление бабочки" (СПб, 1995). Публиковалась в журнале "Звезда". Составитель и комментатор нескольких книг поэтов "первой эмиграции", в частности, Собрания стихотворений Бориса Поплавского (СПб, 1999). Руководитель детской литературной студии "Пегас и К" при галерее "Борей". Автор станковых графических работ (хранятся в собраниях 12 стран мира). Под именем Мила Ястрею пишет критические статьи о современной литературе и изобразительном искусстве ("Итоги", "НОМИ", "Петербургский книжный вестник"). Живет в Санкт-Петербурге.

ПОСЛЕ НАВОДНЕНИЯ

         Памяти В. Кондратьева

1

Труп лежал о пяти головах -
петушиной, кошачьей, мушиной, птичьей, крысиной,
в перистых облаках,
в пятнистых листьях осины.

Мир стоял с младенческой камфарою в ушах
и глядел, мигая, на осенний дым... дом...
в пустоту, разбивающуюся стеклом.

И ты снова делаешь шаг
в этот Стикс, в его тишину, как знак,
тише воды, что это - та же вода,
знающая твои губы, выдохнувшая "да",
замирающая до дна.

После девятого дня
сразу
дрожь пронзает каждую паузу,
    брошенную неловко,
как с пальца - божья коровка,
как горсть земли - на твой гроб.
И страшно
теплой крови собственных губ.

2

Обернись ко мне сквозь сон
веком вздрогнувшим, лиловым,
вывалившимся птенцом,
губы позабывшим словом,
жуковитой, домовитой
буквой,
       мертвою водой,
из разбитого корыта -
рыбкой золотой.
Выскользни, взлети из тла
детским пламенем стекла,
увеличивавшим небо,
спящей чашечкой коленной,
тьмы хитиновой слюдой,
содрогнувшейся вселенной,
пустотой.

3

Весь в пирсинге осенний сад.
Его листва
выходит окнами во двор,
в колодец дна,
где рыбья челюсть и крючок,
и шерсть совы...
На все четыре стороны -
выходит в ад.

Затмился ока птичий лед,
стал ветром вздох,
и окна топлые стоят
в воде по грудь,
и крыс полки под Эрмитаж
ползут - нырнуть,
искать во тьме - где перстенек,
стручок, сверчок,
что все поет про детский клад,
зарытый тут.

4

В мире животных выключен звук.
Рыбы парят земляные.
Скользя сквозь воздуха стекло -
аллилуйя - твари взвывают земные.
Книги - отряд перепончатокрылых -
библиотекой летят,
пожелтевшими крыльями с шелестом машут,
всех собирая летучих солдат.

Тем, кто умер, летать так легко,
безжалостно сердце живое пронзая.
Высоко, далеко,
без края.
Этому учат в посмертной учебке
пасынков здешнего зла.
Из столиц серебра
в безграничной оправе
прилетать они вправе
и глядеть на оставленный город,
          на волны и звезды,
и смеясь, обронить, как игрушку дитя,
          в засыпающий воздух
капельку Леты,
Керы кровавой перо,
лепесток асфодела.

5

Все твои телефонные линии
затопила вода.
Засыпают ветра
без фамилии-имени,
без роду-племени
до утра.
В каждой капле на темном окне,
в каждом стакане на дне
тишина.
Никого не оплакивая,
не ища,
в мертвый сон никого не пуская,
словно после аборта - пустая -
спит Нева.
Лишь простуженный шорох плаща
да трамвайный звоночек,
как стремительный росчерк
пера -
и опять немота.

Вот уж последний уснул
здесь человек, и птенец, и паук.
Темный послышался гул,
приблизился звук.
Кто хохочет, кто хнычет, кто пляшет.
То когтeм, то крылом,
          то ладонями в воздухе машет.
Поднимаясь со дна,
уходя в небеса
бесконечной толпой
под сияющей снежной крупой...
И поют куролесом,
и несут
деревянный пирог
с мясом.

6

Все, что следует знать,
прочти
по мертвым губам,
по вчерашним теням,
по еще не истлевшим следам,
по теням следов,
по замерзшим теням садов,
по древесным распотрошенным рыбам.
Вот они идут под барабан парадом,
выстроившись в затылок,
уплывают во мрак
или в то, что отсюда видится мраком,
круглосуточным пунктом
          по приему пустых бутылок,
ночным ломбардом,
          ремонтом ключей и часов,
залетейским заводом
          по производству снов,
страною из серебра,
под стигийским
          немигающим зраком
фабрикой ангелов et cetera.

7

Воздух после дождя,
словно прощаешься с миром.
Пoходя, погодя -
ступай себе с миром,
с потной птицей, топающей ногой,
с младшим школьником,
          бредущим дворами...
Над рассветной рекой
скатится в воду камень, рыба всплеснет руками.
Неужели мы все превратимся в камень,
в родину-землю, сжираемую собой,
В сизую пыль крапивы,
в поминальный звон?..

До поры до времени живы,
мертвы до конца времен.

8

Не останется и следа.
Только музыки пляшущая вода,
насекомого звона память.
Все сгорает - взмывая, плавясь -
колесо обозрения, лодки, павлиний глаз,
облаков прощальный показ
на закате лета.
Only after death -
птичья стая свистит, улетая вспять -
в этот дождь, в эту взвесь...
Только затем, чтоб успеть
каждую тень назвать
по имени - и обнаружить
          источник света.

9

Люби меня, невидимое жизни моей,
ладонь пронзающее, ластящееся - люби...
Как голубые лбы
подлунных пионеров,
поющих в темноте,
как те,
кто выковырял на коре
всю алгебру земного света,
кто отыскал там, в синеве,
потерянную здесь монету.
Их - нет, не слышно в телефоне
ни на Москве, ни на Луне,
но в каждом шорохе и гаме,
как звери темные в загоне,
они летят ко мне.
По ровному, по кочкам, кочкам,
и в ямку - бух! -
сквозь сон родившихся в сорочке,
но не воспринимающих на слух.

10

Звонче трамвая, пчелы, тишины
окончанья войны,
прозрачней теней на залива
          танцующем льду,
на лету -
покажи мне подводных могил
белую Ялту,
невскою дельтой синеющу
          райскую карту,
обломки Титаника и Фермопил
останки.
Солнце сквозит, как ртуть,
из небесной ранки.
Больше не умирать
солнечному пилоту.
Облако в рай плывет,
с птичьего плачет полета.

1999-2000


* * *

Пользователь зимы,
я возьму взаймы
этот бисерный звон,
заячьи лапки...
Смеялись, жгли тряпки,
смотрели количество знаков, живое до дрожи,
и звездный в небесах мерцал АОН,
когда разбило вечности стекло
уйди-уйди полночных неотложек.

Дерев незасоренные колена,
природному служа водопроводу,
клонились вправо, влево,
в еще живую воду.
Последних снов срывались лепестки,
слоны и моськи шли по улицам Москвы,
и насекомые летели,
как бесовиденье в метели.
Сквозь шелестение и гул
кириллицы колечки и крючки
неслись во тьму, разбрасывая блики -
бирюльками, обрывками дыр бул -
к иной, неведомыя книге.

2001

* * *

Жадной музыки пружиной
В табакерке-городке,
Нашатырной шаткой льдиной,
Птичьими буквицами на песке,
Тенью птицы - сквозь пролеты
Лестниц,
Сквозь листвы темнoты,
Сквозь ее безвидную телесность,
В коммунальное горло,
          в водосточные трубы сна,
Тенью песни затрепещет
Тот, чье имя скрыто от меня:
"Стойким Твоим, оловянным,
Господи, скорбь, теснота им.
Пламя им - мать роднa.
Кровь одна
И удел одинаков..."
Так он пляшет - иглой, синицей,
          быстрой пяткой огня, -
И над каменной речкой взмывает, заплакав.


2001

* * *

Реализация замков,
заказ ключей,
когда ты здесь -
          и был таков -
чья-чье... ничей,
когда, как "красная стрела",
ты спохмела,
когда едва из-под крыла,
когда, как дождь из-за угла,
когда стремглав из-за стола...-
твои дела.
....................................
Бабочки влюбленным эмбрионом
вползти в пустоту,
вспыхнувшую алым, золотым, лиловым.
На лету
цирк шапито
под осенним дождем
разбирают на части,
хлопает серой попоной
аккордеон.
Музыка иная
подхватит, как волна,
как моря царственная слюна:
"Прости-прощай, облака колобок,
бритый крымский лобок -
расступись, трава вороная,
расти, вспухай, избушка ледяная.
Жизнь, скажи, как ты любишь меня
в солдатскую скатывать скатку,
раскатывать, как тесто.
Сверкай, сверчок!
Свиристи, сверчок!
Знай свое место."

2001

* * *


Ты любишь ли помнить? - весна была,
трамвай вылетал из-за угла,
взведенный, как курок,
искр бисер рассыпая -
десятки тысяч,
меча икру теней по водостокам
в увеличительное волн стекло,
как рыбина слепая,
а после в переулка кокон,
как гусеница тек,
угрюмо тычась.

Деревьев пенные бокалы
стояли судорожно алы,
глядело облако под током
и делало глоток,
и билось с птичьего полета
в оранжерейное светло,
где море шу - ,
море ме - ,
море ло -
до небосвода.

2001

* * *

Под машину попав поливальную,
в воздух собственного зрачка,
сам с собой *** разговаривает,
"зпт" бормоча, "тчк"...
И бабочка над ним описывает круг,
и света летнее лото
мелькает на его коленях
и в складках мокрого пальто,
и дальше - на ступенях,
на лестнице пернатой,
где ни один не слышен звук -
смешок, обрывок фразы -
на полумертвом языке,
который он имел в виду,
как жаркий яд во рту.
Когда-нибудь, ни жив ни мертв,
он станет бабочкой на собственной руке,
павлиньим глазом -
угрюмой, розовой, хромой,
ко всем свечам летящей разом.

2001


* * *

Свой сваливает осень гардероб
в подземны сундуки.
Пустеют вешалки, распялки,
звенят номерки -
пока над нами не нарос сугроб,
пока со стороны Москвы,
от головы состава,
качаясь влево-вправо,
всадник без головы
мчится и говорит:
"Osen' strizhet i breet
eni beni riki faki
to v kruzhok to pod gorshok
turba urba sentebriaki
poplach' po volosam
zamri umri voskresni
prisnis' zhenih neveste
проснись тебе водить"...

Всю ночь шел дождь, а утром выпал снег -
и воздуха орех,
как ледяная лужа блещет.
Закрыто дело пестрых -
прощальным маршем,
последней медью отсверкал оркестр.

2001