Marina Sazonova

МАРИНА САЗОНОВА

Два фрагмента

         Прекрасен младенец с муками, с пуками, и с прочими непристойными движеньями и звуками выдирающийся из материнской утробы. Прекрасен хлебный мякиш его, корочкой не обветрившийся. Прекрасен стебель его, под основание срубленный. Прекрасны легкие, к воздуху приноравливающиеся. Зверем съедаемые, санитаркою подтираемые, прекрасны роды, которые отошли.
         Прекрасны цепкие пальчики и нестриженые ноготки, не ходившие пяточки и не сидевшие складочки, походящие на протертые райские яблочки испражнения ребятенка. Мордочка ошпаренная, сморщенная и сплющенная. Глазки выпученные, ротик гунявый. И выбор - хуек с мизинец или недоразвитая пиздинюшка. Или то и другое, на худой конец. Прекрасна жадность и гнусные писки, когда к сиське лезет и нахраписто требует своего. Прекрасен, когда сиську жует. Не высосать, вот и кусает.
         И мамаша тоже прекрасна с провисшим своим животом. С тканью порванной. С затычкой кровавой. C рассказами о вздохах младенца. С тонким голоском и сочащимся соском.
         Она научит его в кроватке спать, а на снегу не научит. Говорить "мама", а без слов - нет.
         Как гордо катит она расписную свою коляску! Из нее хихичут и смотрят глазком, в ней песни поют и заснуть не желают, на нее умиляются толстые клецки, к ней пришпилены гремучие цацки, в нее натолканы теплые соски, с нее свисает крученая бахрома.

         Но это неправда, что младенцев только так рожать можно, или если живот ножиком разрезать. Можно рожать совсем по-другому, иначе, и всяческими разнообразными способами.
         Необязательно, например, от мужика рожать. Можно родить от бабы. Или от нескольких мужиков зараз. Или от мужиков и от баб вместе. Или вообще от чуда природы. Или еще от пони родить. При этом вовсе не обязательно всем в помещение собираться, можно и по отдельности, но все равно сообща. Можно, кстати, выехать на природу. Но можно и взаперти. Ведь неважно, кто негр, а кто мулат при сношенье. Я что имею в виду? Я имею в виду то, что младенец сам по себе зарождаться умеет.
         Так что, хоть мне и не положено, я тоже рожу младенца. Своего младенца я хочу родить из груди. Чтоб пришло время, и начал во мне густеть молодой рой пчелиный. Высидит там внутри положенный срок, створки ребер моих растворятся, он и выйдет вон снопиком света словно бы не моего.

* * *

         Со временем осталось у него одно, да пламенное под зад попало - приспичило ему стать бомжОм. Потому что внутри твердил и трындил советчик, насмешник и якобы да кабы. "Ну что ты тут киснешь и ни к чему прибиться не можешь. Ни тебе хлеба, ни тебе стали, ни тебе потрясения интеллекта. Несостоявшийся ты смиренник, непросравшийся ты смердельник, недородившийся ты смертельник, бэкицер, сморчок, скопец и сморкун! Лучше, Ванька, ты встань-ка, и прочь иди, покуда глаза глядят. Над морями эгейскими, над дырами пиренейскими продефилируй светлой звездой. Спи на мхе, нюхай воздух, жлукти воду, пялься на чудо. Пока не случится с тобою голодного обморока, пока не истощишься, пока не падешь. Пока не сгинешь в кУсте кромешном. Потому что закрыт в тебе источник великого насыщения, и, в сущности, ты не человек, а обрубок. Так оторвись ты хоть раз в полной мере от этого самого своего, побудь счастливым и успокойся".

         Но покуда оставался на свете белогрудый его белотапочкин, он с места не трогался и предпочитал жить исключительно ради него. Колбасиной такой детиной к бочке за молочком в воскресенье бегал и над минтайной похлебочкой колдовал. Дабы животное провизией обеспечить, на базаре овощем торговал. По всем статьям жить им и не тужить лет этак двадцать еще оставалось, да кот возьми в одночасье и окочурься. Не иначе как божий клюв его в темечко долбанул в отместку за горлышки перекусанные.

         Недолго бесчинствовал он в праздности и бескотстве своем, забив на работу, подметя конто, уйдя в затвор. А цицерон порочный каждодневно дармовым угощаясь. Вскорости покрылись они на пару коростой. И развелись у них в тряпках жужелицы и стрекозлы. И растеклись по полу исторгнутые жидкости и субстанции. И вылез из-под двери обличительный запашок. Соседи пронюхали, что над их головами человек разлагается, и в выходные дни пришли выковыривать его с крестоносцами. Они, верно, мечтали во всей красоте его захватить, но он открыл им дверь пошлым свежевыбритым помидором. За пропахшую уборкой квартиру было уплочено аж по самые остен, на окошках висели оградительные занавесочки, в клетке бил клювом колокол яростный попугай-альбинос.

         Этот самый Фотти майн либлинг влетел в окошко за час до того, как пуститься б ему в бега, стал метаться по стенам, вопить и за комод падать, всем своим обличьем и колором изображая некий суровый и тайный знак. Надо было скорее устраивать птичку, оборудовать клетку знаменью, отскребать пол для символа непечатного, изничтожать гадов во имя его. Но перво-наперво кипятить воду в чайнике, искать плошку фаянсовую, рожать марки из жопы и в лавку бежать за пшеном. Затем он и захолтомился, забылся и зазаботился, а через несколько лет умер бесцветной и благостной смертью, сразу после того, как Фотти попугаихой оказался, забеременел и попытался снести яйцо, такое же белое, как и сам, или, может быть, то была опухоль - и она в гузке застряла, и попугайчик до приезда скорой в мир иной отошел, - побившись, потрепыхавшись, повскрикивав, - вжал в сердце локти, лег ничком и заснул. А там, глядишь, и просрался.

Еще тексты Марины Сазоновой на Сети:

Вавилон

Неторопливое общение