Как-то мы заговорили с Аркадием Драгомощенко о некрологах, и Аркадий мне написал: "некрологи пишутся при жизни. <...> В каждой редакции лежат некрологи на всех".
        Только что я прочитала в "Ex Libris" рецензию Ильи Кукулина на книгу Александра Кобринского "Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда".
        Слово oberiu напоминает obituary.
        На вступительных экзаменах в Еврейский Университет Кобринский принимал у меня сочинение. Принял. И таким образом я прошла сразу в два: в РГПУ и в Еврейский.
        В РГПУ я встретила Леру. Или - как она упоминается в рецензии Ильи Кукулина - Валерию Симину. Пожалуй, первыми словами, которые я услышала от веснушчатой, худощавой, похожей на светловолосого ангела Леры, были "ОБЭРИУ" и "Даниил Хармс".
        В Еврейском Университете Кобринский не считался ортодоксальным евреем. Ортодоксальные евреи предъявляли особые требования к колбасе, чистоте, Торе, посуде. Неортодоксальные выражали свое инакомыслие тем, что не носили черных ермолок.
        У Кобринского, насколько я помню, была белая, с разноцветной тесемкой-отделкой. Когда он шел преподавать в РГПУ, он ермолку снимал. Я очень скоро услышала: "Кобринский занимается ОБЭРИУ". Я поведала Лере о Кобринском, и она загорелась - она всегда загоралась идеями и людьми.
        Я до сих пор помню один эпизод. Сессия, 1993 год, лето. Лера, единственная из нашей группы обладательница компьютера, разрешает нам распечатывать у нее дома трактаты по аксиологии. Да, был у нас на филфаке такой полезный предмет. Я, стоя в очереди, чтобы получить сероватую перфорированную бумажную массу, от нечего делать "предсказываю" всем судьбу. Доходит очередь и до Леры. Какая-то пустота, темнота. Как в окончании "Приглашения на казнь" - бумажки, сквозняк, гулкие залы. Библиотека? Меня снедает странное чувство. "Ты будешь работать в библиотеке, Лера!" - наконец нахожусь я.
        Нетрудно предугадать, что вскоре Лера и Кобринский уже были знакомы. Завязались между ними теплые отношения. Коллеги, друзья. Чтобы не раскрывать слишком много личных подробностей, я тут вставлю цитату:

        В книге есть несколько настоящих открытий <...> Очень сильные главы - сопоставление творчества Хармса и ранней прозы Андрея Белого (проблема в общем была поставлена в начале 90-х Валерией Симиной); Кобринский разработал проблему масштабно, как сравнение философских картин мира, поэтик и ведущих тем Хармса и Белого (да еще и с попутным обсуждением положения Белого в символизме), идея "симфонии в прозе", темы зеркальности и безумия и глава с новаторским исследованием перекличек между обэриутами и Хлебниковым.

        Вот она, Лера, Валерия Симина. Вписавшая себя в электронные файлы, обитающая теперь в библиотеке, в хранилище, так и не успев написать для себя некролог.
        Нахожу перевод стихотворения Александра Уланова, посвященного ей - "A crow is eating snow and cleaning her beak against a branch <...>" Про ворону, про снег.
        Петербург, снег, игрушки, с которыми в детстве Лера играла, кучка преподавателей, камень с нарисованным на нем свитком, намекающим на Лерины занятия литературой, поэзией - я этого не увидела, я тогда уже жила в США. В США, кстати, насколько я знаю, и напечатано стихотворение Уланова - в недавно выпущенной антологии "Crossing Centuries: The New Russian Poetry".
        Вы, конечно, всё уже поняли. Она умерла. Ей было двадцать. Она считалась самой талантливой на нашем курсе. Астма. Задохнулась в автобусе, не успела достать ингалятор. "Не хватило воздуха" - это, кажется, "Доктор Живаго".
        Она теперь - слово в примечании критика, память поэта, она теперь - скупая строка:
        1975 - 1995.