2.10. Премьера

Вечер Клуба литературного перформанса: "Безнравственные коллизии и аморальные пассажи". Со стихами выступили Света Литвак, Юлия Скородумова, Иван Ахметьев, Владимир Герцик и Искандер Кузеев; при этом аморальность текстов интерпретировалась выступавшими в различном ключе: Ахметьев читал стихи на сексуальные темы, Кузеев, напротив, текст об истории российской революции, но зато густо уснащенный инвективной лексикой, Литвак синтезировала обе идеи, прочитав ряд текстов околосексуальной тематики с обильной обсценной лексикой. Сверх того, Ирина Семенова выступила с прозаическим этюдом, описывающим ощущения женщины от эротической ласки. Понимание эротической и сексуальной тематики, а равно и употребления табуированной лексики, как чего-то аморального вызывало определенные сложности даже у вышеперечисленных участников, что заставило некоторых из них оговорить сомнительность такого понимания в предисловии к своим выступлениям. Однако альтернативные концепции аморальности литературного жеста, как и на Фестивале неприличной поэзии 19.04.99, были представлены слабо - на сей раз только Алексеем Колотенковым, прочитавшим стихи, сочиненные умственно отсталым автором по имени Ёхан (ранее уже озвучивались Данилой Давыдовым на Празднике рифмы 4.06.98); впрочем, мотивы этого жеста Колотенковым не были в полной мере прояснены. Из литературных выступлений несколько особняком стоял текст Эдуарда Шульмана о Софье Андреевне Толстой, в котором проблематика морального/аморального подвергалась рефлексии в эссеистическом ключе. Сверх того, с перформансами выступили Игорь Соловьев (учинивший невнятное действо с разломанной на куски женщиной-манекеном), Юрий Поповский (использовавший печатную машинку в качестве ударного музыкального инструмента), Литвак с Николаем Байтовым (повтор перформанса "Колодцы": Литвак читает стихи З.Гиппиус, Байтов сечет ее ремнем, - ср. 21.11.97 и 24.01.98; в конце перформанса к участию подключился Алексей Сосна, осыпавший обоих участников деньгами) и др. Отметим также акцию Германа Лукомникова, объявленного, но без каких-либо объяснений оставшегося сидеть в зале. В заключение Байтов поделился некоторыми соображениями по поводу романа Джона Фаулза "Башня", плавно сошедшими на нет в связи с началом фуршета. Пафос мероприятия в целом остался не вполне ясным.

2.10. Образ и мысль

Вечер поэта Алексея Кубрика. Была представлена составленная автором новая книга стихов с ориентировочным названием "Листающий осень" (тексты 1996-2000 гг. и ряд заново отредактированных стихов 80-х гг.), а также избранные стихи из книги "Параллельные места" (1996). Поэзия Кубрика по-прежнему сочетает видимую простоту (в т.ч. лексики - более архетипической, чем бытовой - и синтаксиса) с ускользанием, двоением смысла, что создает эффект присутствия в стихах какой-то достаточно стройной, но во многом недоступной пониманию системы, картины мира (этот эффект усугубляется широким использованием подчинительных конструкций условного и причинно-следственного типа, которые подчеркивают системность, взаимоувязанность всего, о чем идет речь в стихах, - сходным образом устроены многие стихи Ивана Жданова, у которого, впрочем, риторика более эксплицитна). Как свой "фирменный" прием Кубрик назвал "полисемантику": такое построение текста, при котором многозначное слово в наличном контексте может с равной вероятностью проявлять разные свои значения (историю этого приема Кубрик возвел к Мандельштаму через Жданова и Алексея Цветкова). Последующий разговор о поэзии затрагивал преимущественно метафизические аспекты (вообще рефлексивные высказывания Кубрика, как кажется, являются прямым продолжением его поэтических высказываний и также производят впечатление внутренней стройности при невозможности полного рационального понимания); среди конкретных оценок можно выделить заявление Кубрика о том, что крупнейшим поэтом послевоенной России представляется ему поздний Заболоцкий.

3.10. Авторник

Вечер поэта и прозаика Вадима Калинина, представленного куратором клуба Дмитрием Кузьминым как веселый enfant terrible младшего литературного поколения. Рассказы, прочитанные Калининым, в известной мере отвечали этой характеристике: будучи одним из очень редких авторов младшего поколения, работающих в направлении, сходном с культовыми радикалами поколения предыдущего (в данном случае - Игорем Яркевичем и Виктором Пелевиным), Калинин вполне свободен от пафоса ниспровергателя или первопроходца и может себе позволить просто и с удовольствием играть в свою игру. В этом смысле характерен цикл рассказов "Правда о Журчалке", сопоставимый по своей энтомологической основе с пелевинской "Жизнью насекомых": в отличие от Пелевина, он не претендует на многосмысленность и многозначительность, а равным образом - на какую-либо социокультурную привязку к современности, а любопытен (помимо стилистического аспекта) своим игровым фрейдизмом и попытками воспроизвести первобытно-мифологическое восприятие сексуальности (при том, что параллельно не покидает ощущение, что речь идет о быте и нравах близкой автору люмпен-богемы). В каком-то смысле проза Калинина является пародией на крупные образцы литературного постмодернизма - не только отечественного, но и зарубежного (так, рассказ "Кое-что о свойствах предметов", в котором делается вывод о том, что собаки не являются предметами, а заполняют собой пространство между предметами, можно рассматривать как пародию на Борхеса); исключительно в иронико-пародийном (= десакрализующем, после Владимира Сорокина, десимволизирующем, после Яркевича, депсихологизирующем, десоциологизирующем и т.д.) ключе интерпретируются у Калинина темы секса, насилия, испражнений (рассказ "Билет в оба конца" о человеке, обуреваемом всепоглощающей страстью к мочеиспусканию на природе); в связи с этим любопытен рассказанный Калининым эпизод: Олег Дарк опубликовал один из его рассказов в газете "Еще", существенно при этом его сократив и переработав, - после чего Калинин с изумлением обнаружил, что получившийся текст обладает сексуально возбуждающим действием. Из читанной на вечере прозы отметим также текст "Килограмм взрывчатки и вагон кокаина", рассказывающий о взрыве Останкинской телебашни (написано задолго до известного пожара). Стихи Калинина (на вечере был представлен составленный им недавно сборник "Трехцветная Аркадия") отличаются энергичным ритмом (в рамках почти нормативной силлабо-тоники), обилием сравнений и метафор, веселой и несколько брутальной победительностью лирического субъекта (последнее - особенная редкость в современной поэзии); прозвучала также небольшая поэма "Война животных". Из звучавшего в непродолжительной дискуссии отметим выступление Калинина против верлибра с необычной психологической аргументацией: верлибр, по его мнению, требует личностной открытости (о чем, собственно, говорят и сторонники этой просодии: нельзя спрятаться за формой), между тем как наиболее интересны в поэзии (в т.ч. и для самого автора) главным образом мотивации, скрытые от пишущего (по словам Калинина, "интересно написать, чтобы потом разбираться, зачем и почему я это написал").

6.10. Георгиевский клуб

Открывая сезон в клубе, его куратор Татьяна Михайловская кратко обозначила направления дальнейшей деятельности клуба. Было анонсировано продолжение цикла, посвященного современному изобразительному искусству, в новой форме, включая посещения мастерских художников. Готовится проведение "Ярмарки стиха" с представлением стихотворных текстов в виде объектов. По итогам сезона предполагается выпуск альманаха, концепция которого подлежит уточнению. В последовавших свободных чтениях со стихами выступили Слава Лен, Герман Лукомников, Олег Асиновский, Марк Ляндо, Наталья Осипова, Сергей Соколовский, Артур Крестовиковский, Михаил Щербина, Наталья Кузьмина, Борис Колымагин, Владимир Козлов, Ольга Иванова, Татьяна Милова и сама Михайловская, с малой прозой - Крестовиковский, Щербина и Артем Космарский; Мария Ордынская прочитала несколько сказок из только что вышедшего второго выпуска детского журнала "Колобок и два жирафа".

6.10. Авторник

Вечер прозаика Виктора Бейлиса (Германия) был предварен кратким вступительным словом Натальи Перовой - издателя единственной книги Бейлиса "Реабилитация Фрейда", рассказывавшей преимущественно о том, как у нынешних владельцев остатков тиража приходится выманивать экземпляры под предлогом очередного мероприятия, посвященного "делу Бейлиса" (чьему перу, по убеждению владельцев, книга и принадлежит). Бейлис прочитал большой, изящно написанный рассказ "Амаркорд", интересный как в деталях, так и по общей конструкции - с двойным сломом дискурса: ностальгическое бытописание (интеллигентская колония летом на Рижском взморье) внезапно превращается в веселую фантасмагорию (в колонии обнаруживается настоящий Феллини, играющий с детьми в футбол и т.п.), разрешающуюся в финале совершенно неожиданными фольклорно-мифологическими ходами (с использованием древнерусского и африканского материала). Прозвучали также два фрагмента из пишущегося сейчас романа "Смерть прототипа".

6.10. Музей Цветаевой

Вторые Аполлон-Григорьевские (sic!) чтения Академии российской современной словесности (АРСС) "Неоархаисты и неоноваторы в современной поэзии" и презентация сборника критических статей о современной литературе "L-критика 2000" (М., АРСС, 2000). Тема чтений вновь, как и год назад, привязана к фигурам лауреатов Премии Аполлона Григорьева: на сей раз, как известно, Виктор Соснора обошел на финише Светлану Кекову и Геннадия Русакова. Своими соображениями - большей частью импровизированными - на указанную тему поделились Алла Марченко, Владимир Новиков, Игорь Шайтанов, главный редактор "Нового мира" Андрей Василевский, Дмитрий Бак, Татьяна Вольтская и другие. Преобладала в высказываниях идея о том, что в настоящее время авангардистской поэзии фактически нет и быть не может, - каковая идея, после присуждения премии Сосноре, не может быть интерпретирована иначе как синдром унтер-офицерской вдовы (которая, как помним, у Гоголя будто бы сама себя высекла). Уровень аргументации, по большей части, не требует обсуждения; особо отметим высказанное Вольтской недоумение: и как это люди искренне восхищаются современным искусством, одновременно продолжая интересоваться красивыми женщинами и мужчинами, а вовсе не уродами какими-нибудь. Вступился за авангард только Новиков - причем не только за Соснору с Геннадием Айги, которых он, как известно, считает крупнейшими поэтами 90-х, но и за Сергея Бирюкова, который, по мнению Марченко, создал Академию Зауми, чтобы угодить западным славистам и получить какой-нибудь грант. Все это интеллектуальное богатство, по счастью, скрашивалось участием в чтениях поэтов: стихи читали Вольтская, Вера Павлова, Олеся Николаева, Евгений Рейн, Сергей Гандлевский, Алексей Алехин. Вечер вела президент АРСС Наталья Иванова.

9.10. Премьера

Вечер прозаика Олега Дарка. Были прочитаны рассказы "Жалкие сцены" (лесбийские мотивы рассказа при отсутствии в русской литературе устоявшейся тематической традиции вызывают неуместные ассоциации с Сорокиным, которые не снимаются даже очень своеобразной дарковской интонацией) и "Учитель" (посвящение Бунину - также с эротической тематикой), а также отрывки из крупного полумемуарного произведения "Андреевы игрушки" - на первый взгляд традиционное соединение объективных исторических реалий с автобиографическими деталями и оптикой детского восприятия. В ходе вечера Дарк сформулировал свое кредо в области как прозы вообще, так и прозы эротической: он признает только то, что "можно увидеть, услышать и ощутить тактильно" (психология, соответственно, отвергается), - а эротические описания как раз и обозначают, по Дарку, предел доступного в литературе (ибо при формальной "интимности" сексуальной сцены "автор" теоретически все же может присутствовать при ней в качестве наблюдателя). Кроме того, эротическая проза (традиционное противопоставление "эротика-порнография" Дарком не рассматривается - возможно, принципиально) заставляет читателя не концентрироваться на языке описания как таковом.

9.10. Образ и мысль

Вечер поэтессы Нади Делаланд (Ростов). Читались стихи из первой книги автора "Это Вам, доктор!" и новые, неопубликованные. Делаланд версифицирует грамотно, местами не без изящества, временами демонстрирует элегантную игру слов и свежий взгляд на какие-то незатейливые предметы и несложные переживания, однако ее укорененность в канон женской любовной лирики настолько глубока, что эмоциональная инерция спаивает все тексты в одно нерасчлененное целое, в котором представление о качестве и особенностях отдельного текста теряется. Любопытным образом Делаланд пыталась переломить эту ситуацию в ходе выступления, передоверив двум неназванным молодым людям чтение определенной части текстов (более ернических, более рискованных, в т.ч. с инвективной лексикой), однако, думается, нивелирующая сила эмоционально-интонационного шаблона вполне "переварила" бы и эти тексты - как "переварен" общей поэтикой Делаланд ее псевдоним, восходящий, по ее словам, к сквозному "закадровому" персонажу Набокова, но воспринимаемый как дамски-манерная звукописная красивость в чистом виде. Во второй части вечера был анонсирован доклад Бориса Куликова "Поэзия как знаковая фигура общества", однако докладчик не смог даже толком объяснить, что он имеет в виду. В непродолжительной (ввиду полнейшей неясности темы) дискуссии участвовали Леонид Костюков, Алексей Кубрик и Дмитрий Кузьмин, в заключение Куликов прочел несколько кое-как зарифмованных собственных переводов из французской поэзии второй половины XIX века.

9.10. Проект ОГИ

Вечер, посвященный 75-летию со дня рождения Андрея Синявского, вели вдова Синявского, издатель и публицист Мария Розанова, и филолог Галина Белая. Вечер проходил на фоне декораций, выполненных художником Дмитрием Крымовым: "античный" фронтон с надписью "Поцмодернизм" и поясной "парадный" портрет Синявского с шаржированными чертами (при этом на портрет была наклеена мужская рубашка, в которую "одет" Синявский). Вечер открыл рок-шансонье Псой Короленко, исполнивший одесскую песню, из которой Синявский взял свой псевдоним ("Абрашка Терц - карманщик всем известный..."). В дальнейшем Короленко периодически пел уже свои собственные песни, подходящие по содержанию к тем или иным выступлениям. Ближе к концу вечера был приглашен еще один исполнитель - бард Максим Кривошеев, который исполнял уже классические бардовские песни: например, "Татуировку" раннего Высоцкого. Розанова, в частности, рассказывала про то, как Синявский преподавал на курсе Высоцкого в школе-студии МХАТ, и второкурсник Высоцкий тогда - незадолго до ареста Синявского - часто появлялся у них в доме и пел блатные песни и первые свои собственные. Был также рассказан эпизод, когда Синявские собирались на день рождения к Юлию Даниэлю и к ним неожиданно пришел Высоцкий (телефона у Синявских не было, гости приходили наудачу). Его перевязали розовой ленточкой с бантами, дали в руки гитару, посадили в такси и повезли к Даниэлям в качестве подарка. Вообще анекдотических воспоминаний на вечере было много: в частности, Розанова сказала, что она глубоко уважает М.С.Горбачева и на вечере присутствует один из помощников Горбачева, после чего никак не представленный человек (возможно, тот самый помощник) рассказал, что Горбачев в свое время (лет десять назад) просил у него послушать кассету Галича - "а то Андропов мне все Визбора в основном ставил". Выступили друзья Терца и Розановой - искусствовед Мария Реформатская, правозащитница Лариса Богораз и др. Галина Белая охарактеризовала деятельность Синявского как борьбу с существовавшей в СССР "революционной культурой" и выход на прямой диалог с русской классической традицией. Этот вывод был резко оспорен Розановой: она сказала, что для Синявского была важна как раз революционная антимещанская традиция, забытая и опошленная при Сталине, и что абсолютно серьезное отношение к революции перешло к Синявскому от отца-революционера, оказавшегося при Сталине сначала в нищете, а потом отсидевшего. Впоследствии Белая и Розанова периодически пикировались по смежным поводам, например, того, почему Синявскому нравился Маяковский - из-за ритмики (Белая) или из-за содержания (Розанова).

10.10. Авторник

Вечер прозаика Алексея Цветкова-младшего был, несколько интригующе, озаглавлен "Кроме прозы". Во вступительном слове куратор клуба Дмитрий Кузьмин заявил, что около- и внелитературная деятельность Цветкова (прежде всего, радикальная политическая публицистика и непосредственно политическая активность в составе Национал-большевистской партии, "Фиолетового Интернационала" и других организаций) всегда представлялась ему не чем иным как способом реализации писательского темперамента, формой литературного творчества. Основу вечера составили публицистические статьи последнего года, публиковавшиеся в молодежном журнале "Наш" и на сайте Цветкова anarh.ru: "Рекламная демократия", "Антиглобалист", "Облик и поведение гуманоида", "Кокаин на службе социализма" и др.; во всех текстах наряду со свойственными публицистическому дискурсу прямыми высказываниями по ясно заявленным социальным и культурным проблемам содержатся те или иные элементы художественного письма, но особенно это относится к статьям "Шоколадная реклама и психоделические ценности" (в которой шоколадный батончик "Шок" интерпретируется как "идеальный препарат" по Кастанеде, а его телевизионная рекламная кампания - как серия высказываний о природе и свойствах власти) и "Конструирование ситуации выхода" (начинающаяся как очерк о "ситуационистском интернационале" Ги Дебора и разрешающаяся поэтической прозой, воспевающей абсолютный нонконформизм). Литературную природу идеологического пафоса в текстах Цветкова обнажил еще один большой текст, представленный им, - прочитанная фрагментами книга "Россия будущего: государство и крупный частный бизнес", написанная Цветковым от имени главы компании "Русское золото", скандально известного бизнесмена Таранцева; книга, распространявшаяся среди участников и гостей Международного экономического форума в Санкт-Петербурге, представляет собой как бы абсолютно прагматический по задачам текст, в который, однако - и Цветков акцентировал на этом внимание в ходе чтения, - вторгаются литературные по своей природе абсурдизмы (например, предлагаемая общая для России и нескольких стран Азии новая валюта называется в книге "азиатское евро"); вообще, как заметил Цветков, работа по созданию образа идеального капиталиста, которой он занимался в "Русском золоте" в течение года (продолжая при этом - добавим от себя - заниматься радикально-анархистской политической деятельностью), ничем не уступает написанию романа. В ходе вечера звучали также стихотворные тексты, среди которых отметим воспевающую (образцовым коряво-графоманским слогом) Северную Корею и ее вождя Ким Ир Сена поэму "Я выбираю чучхе", за которую Цветков был в 1996 г. награжден грамотой Трудовой партии Кореи, и пару столь же искусно концентрирующих наиболее одиозные жанровые штампы текстов для гипотетической рок-группы ("идеальной "Агаты Кристи"", как выразился Цветков).

12.10. Классики XXI века

Вечер памяти Генриха Сапгира открылся тремя мультипликационными фильмами из золотого фонда советского анимационного кино: "Принцесса и людоед", "Паровозик из Ромашково", "Мой зеленый крокодил", - снятыми по сценариям Сапгира; показ предварила редактор "Союзмультфильма" Татьяна Папорова, сообщившая, что Сапгиру принадлежит авторство 38 картин. С устными мемуарами о Сапгире выступили Владислав Лён (рассказывавший, в частности, про знакомство с Сапгиром в 1957 г. на первой в СССР выставке американских абстракционистов), Константин Кедров (поведавший, как славно они с Сапгиром пили вино на Монмартре), Александр Тимофеевский (вспомнивший, как его следователь по делу гинзбурговского "Синтаксиса" спросил его о Сапгире, на что Тимофеевский, в далеком начале 60-х Сапгира не знавший, ответил, что к сионистским организациям никакого отношения не имеет), Татьяна Михайловская (подчеркнувшая, что жизнь Сапгира - редкий образец подлинного творческого успеха, непременно связанного со способностью ко всем хорошо относиться), Дмитрий Кузьмин (говоривший о доброжелательности и долготерпеливости, с какими Сапгир в августе 1999 года знакомился с десятками стихотворных публикаций, присланных на сетевой литературный конкурс "ТЕНЕТА") и Анна Альчук; Валерия Нарбикова прочитала небольшое мемуарное эссе. Лён и Тимофеевский прочли также по стихотворению: первый - газетно-публицистический текст "Вторая смерть Пушкина" (о праздновании 200-летия поэта), второй - посвященную Сапгиру изящную глоссу на первое четверостишие лермонтовского "Паруса".

15.10. Проект ОГИ

Презентация книги поэта Александра Дельфина "Веселые нечеловечки" (М., 2000). Выдвинув во вступительном слове несколько невнятных тезисов (скорее - лозунгов) о некоем "психоделическом реализме", Дельфин прочитал ряд стихотворений из книжки, броско и изобретательно реализующих не слишком новую и оригинальную задачу синтеза традиций Маяковского (и пожалуй, Хармса, но облегченного, скорее детского, чем взрослого) с рок-культурной и, возможно, рэповой поэтикой; в жанре посланий, впрочем, было заметно и влияние Тимура Кибирова.

15.10. Галерея "Манеж"

Презентация специального (19-го) номера журнала "Комментарии", посвященного творчеству художника, прозаика и эссеиста Сергея Шерстюка (1956-1998). С воспоминаниями о Шерстюке выступили главный редактор журнала "Золотой век" (где печатались тексты Шерстюка) Владимир Салимон, прозаик Игорь Клех (который подготовил к печати тексты Шерстюка, вошедшие в номер), редактор журнала "Октябрь" Ирина Барметова, главный редактор журнала "Комментарии" Александр Давыдов, художник, литератор и галерист Игорь Иогансон и др. Рассказывалось о разных периодах жизни Шерстюка: о том, когда он появился в Москве (после киевской хипповской молодости), как печатался в рижском "Роднике" и московских "Комментариях" (под псевдонимом Сёзя), как умел с поразительной быстротой переводить свои жизненные проблемы в литературный текст... Было также сообщено, что сейчас к печати готовится большая книга, содержащая романы Шерстюка (в основном неопубликованные).

16.10. Премьера

Вечер поэта Сергея Лешакова. Читались как метрические тексты, так и верлибры (для Лешакова, судя по всему, существующие раздельно), а также несколько маленьких рассказов (незатейливые зарисовки из быта приятелей автора, не имеющие ничего общего со смутной метафорикой его поэзии). Лешаков сформулировал несколько принципов своей поэтики, заявив, в частности, что стремится строить свои стихи на разрыве семантических связей, чтобы читатель должен был "собирать текст как кубик Рубика"; попутно Лешаков определил свое место в контексте современной поэзии, поставив себя в ряд с Иваном Ждановым и Игорем Меламедом (по Лешакову, поэзия интересна постольку, поскольку является не только поэзией: так, Жданов - поэт-метафизик, Меламед - социальный философ, он же считает себя поэтом-психологом).

17.10. Авторник

Вечер прозаика Андрея Левкина. Прозвучали четыре главы из нового большого текста, пишущегося Левкиным в настоящее время и еще не получившего названия, - впрочем, никак не объединенные сюжетом, а лишь пронизанные сквозными темами и мотивами; каждый текст имеет свое название - достаточно развернутое, в характерной левкинской манере: "Степной волк по-русски", "Тут, где плющит и колбасит", "Z и маньяк на Парке Культуры", "Слепое пятно на Чистых Прудах". По методу письма Левкин в новой прозе до известной степени возвращается к своей привычной манере (после документального лаконизма первых после переезда в Москву сочинений - ср. 11.12.99) - достаточно витиеватой по изложению, местами близкой к магическому реализму по принципам отражения действительности, - однако московский опыт в новых текстах также явно учтен: это выражается не только в большем внимании к житейски-бытовым подробностям (многие из которых, к тому же, привязаны к московской топографии - это видно даже из названий), но и в том, что в первых двух главах Левкин работает, среди прочего, с политическими и социологическими мотивами, преломленными в абсурдистском ключе, с модной параноидально-конспирологической темой и т.п. (во всем этом легко увидеть освоение той специфической реальности, с которой Левкин постоянно имеет дело как сотрудник Фонда эффективной политики Глеба Павловского). Вообще, по словам Левкина, проза, пишущаяся в Москве, непременно должна быть более нарративной по сравнению с петербургским письмом; в ответ на недоумение Евгения Чижова, усомнившегося в сюжетности читанных текстов, Левкин особо подчеркнул, что сюжетную основу он в них ощущает - другое дело, кто или что в этих сюжетах действует (вспомним, по аналогии, жанровое определение, придуманное для своих рассказов Николаем Байтовым: "приключения информации"). Была прочитана также рецензия Левкина на книгу Венедикта Ерофеева "Записки психопата" - довольно ироническая. В не слишком продолжительной дискуссии среди прочего бурно обсуждался вопрос: как определить объем текста в авторских листах.

19.10. Проект ОГИ

Презентация книги поэта, прозаика и эссеиста Игоря Померанцева (Прага) "Красное сухое" (М., Новое литературное обозрение, 2000). Померанцев прочитал из книги несколько стихотворений и два прозаических текста: отрывки из полупародийного словаря "Магический бокал", где самые разные понятия (например, "Арабские поэты") интерпретируются в связи с темами вина и виноделия, - и рассказ "Всхлипы по углам". В последующей беседе преобладали, естественно, вопросы виноделия, различия "винных" и "пиво-водочных" культур стран Европы и пр. При этом Померанцев повторил свою любимую мысль о том, что писатель, взявшийся писать о какой-то специализированной сфере человеческой деятельности, должен изучить ее на уровне не ниже кандидата соответствующих наук. Один из присутствовавших предложил Померанцеву домашнее красное вино собственного изготовления. Померанцев, продегустировав напиток, высоко отозвался о его вкусовых качествах.

19.10. Институт журналистики и литературного творчества (при "Литературной газете")

Заключительный вечер конкурса молодых авторов "Сады Лицея". Ровный фон первого отделения вечера (чтения участников конкурса) создавали не отличимые друг от друга вялые женские стихи (наиболее профессиональный уровень продемонстрировала Надя Делаланд - см. 9.10.). На этом фоне следует отметить лирику Анны Беляевой, отличающуюся жесткой иронией и самоиронией при очень простой поэтике, без культурных и литературных аллюзий (служащих своего рода психологической защитой), изысканные имитации под Серебряный век Ярослава Еремеева (в данном контексте воздержавшегося от чтения стихов другого рода: верлибры Еремеева устроены совершенно иначе) и забавный концептуалистский жест Станислава Биневского (стихотворение "Филиппок" состоит из единственного этого же слова, с трудом разбираемого по буквам едва умеющим читать персонажем). Из четырех выступивших прозаиков упоминания заслуживает только Николай Никифоров с очень смешным, хотя и слегка затянутым рассказом "Могила" (персонажи - средней руки бизнесмены криминального типа, занятые в рыбной промышленности, - изъясняются на сленге, построенном на рыбной же лексике: "устроить макрель в томате" и т.п.). Дмитрий Веденяпин прочитал стихи недавно погибшего 19-летнего поэта Ильи Тюрина, следовавшего в своем творчестве, насколько можно понять, линии Сергея Гандлевского. Со стихами выступили также члены жюри конкурса: Веденяпин, Гандлевский, Алексей Кубрик и Владимир Микушевич. Во втором отделении, при награждении лауреатов (большинство из которых - иногородние - отсутствовало), члены жюри произносили речи, более или менее поразительные; отметим тезис Веденяпина о том, что рифмованная силлабо-тоника остается последней скрепой русской духовности, и напутствие, данное молодым авторам Львом Аннинским: не думайте о том, что писали другие (Пушкин, Толстой, Чехов), - это все равно у вас в крови; нет сомнений, что после такого напутствия молодые поэтессы еще более отважно будут повторять общие места давно минувших эпох.

23.10. Премьера

Вечер поэта Сергея Шабалина. Читались преимущественно стихи второй половины 90-х с небольшим вкраплением новых; наиболее сильное впечатление по-прежнему производят несколько богатых реалиями и эмоционально насыщенных нерифмованных текстов американского периода. Песню на стихи Шабалина, в стиле жесткого бард-рока, исполнил Александр Вербицкий. В обсуждении Сергей Лешаков и Виктор Санчук говорили про свойственную Шабалину отстраненность взгляда (что не кажется вполне справедливым). Отметим присутствие в зале Александра Еременко, крайне редко проявляющего интерес к текущей литературной жизни.

23.10. Образ и мысль

Вечер прозаика Владимира Шарова. В начале вечера Шаров извинился перед слушателями: о вечере он договаривался очень задолго, планируя, что представит отрывки из своего нового романа. Однако роман, который он пишет последние несколько лет, продвигается очень медленно (только в этом году Шаров почувствовал, что понял, как должен развиваться текст) и Шаров неуверенно относится даже к тем фрагментам, которые можно считать условно более или менее готовыми. Поэтому Шаров вместо этого прочитал два эссе (пояснив, что все, что он пишет в период написания того или иного романа, все равно связано с главными темами романа): "Столица и провинция: два пути понимания жизни" и "О записных книжках Андрея Платонова". Первая статья - схематическая, изложенная как набор тезисов концепция российской истории со Средневековья до ХХ века. Тезисы вызвали довольно бурную полемику; отвечая на вопросы, Шаров заметил, что и сам недоволен, что ему пришлось излагать свои мысли столь схематично: потому-то он и любит писать большие романы, что они позволяют избежать схематизма и показать коллизию со всех сторон. При чтении второго текста Шаров пояснил, что Платонов для него - автор очень важный, "на всю первую половину ХХ века в России я смотрю через Платонова и понимаю ее благодаря Платонову". Согласно Шарову, Платонов - единственный крупный русский писатель, который артикулировал взгляд на русскую революцию "изнутри", а не "извне" (для Шарова принципиально, что февральская и октябрьская революции 1917 г. - части единого процесса и о них можно говорить в данном случае слитно); по Шарову, для Платонова революция связана с христианско-эсхатологическим мировоззрением в его русском сектантском изводе (носителем такого мировоззрения и был Платонов). Особое внимание в эссе уделено телесности героев Платонова - "аскетическая" телесность, связанная с телесной ущербностью, постом, лишениями и пр. Кроме того, Шаров повторил одну из своих излюбленных мыслей: что концепция тотального регулирования природы и воскрешения мертвых Николая Федорова принципиально важна для понимания российского самосознания. Эдуард Шульман одобрительно отозвался о стиле эссе, сказав, что он отличается от шаровской большой прозы повышенной ритмичностью. После чтения и обсуждения разговор перешел на другие темы; следует выделить очень интересный рассказ Шарова о его отце - писателе Александре Шарове, который в молодости много путешествовал как журналист (принимал, в частности, участие в одном из арктических авиаперелетов 30-х гг.), потом стал писать художественные и популярные книги (среди прочего, Шарову-старшему принадлежат известная книга о сказках и сказочниках "Волшебники приходят к людям", одна из лучших авторских сказок советской эпохи "Человек-горошина и простак", фантастические повести - в частности, повесть "После перезаписи", один из ранних примеров соединения в российской фантастике элементов социального сатирического гротеска и философской притчи). Шаров заметил, что воспринимает свою писательскую деятельность в некотором смысле как продолжение работы своего отца.

24.10. Авторник

Круглый стол "Проблемы антологизирования современной русской литературы" открыл продолжительным вводным докладом Дмитрий Кузьмин, предложивший говорить об антологиях в лингвистических терминах. Была предложена классификация антологий по их прагматике (отношению к потребителю), семантике (значению в "языке" литературы) и синтактике (соотношению элементов). Прагматически, по Кузьмину, антологии делятся на "антологии знакомства" (впервые представляющие читателю некоторый материал или угол зрения на этот материал), "антологии расширения" (чья задача - добавить новый материал к уже известному) и "антологии корректировки" (задача - изменить представление читателя об известном ему материале). С точки зрения семантики Кузьмин выделил семь типов антологии: 1. Антология целого (представляющая всю национальную литературу или вид литературы); 2. Антология части (часть национальной литературы по некоторому внелитературному признаку: литература поколения, литература региона и т.п.); 3. Антология темы; 4. Антология формы (жанра, приема и т.п.); 5. Антология направления или стиля; 6. Антология проблемы (как попытка ответить собранным корпусом текстов на явно или неявно сформулированный вопрос); 7. Антология концепта (отвечающая какой-то сложной авторской идее, - например, сетевая антология Вячеслава Курицына "Сто писателей", представляющая литературу не как системное явление, а как набор в том или ином отношении любопытных персоналий, в свете чего Александр Солженицын, Александра Маринина и Дмитрий Воденников оказываются равны по статусу). Отнесение конкретной антологии к той или иной категории, подчеркнул Кузьмин, не всегда тривиально: так, "Антология уральской поэзии" и "Антология уральской прозы", составленные Виталием Кальпиди, кажутся типичными "антологиями части", но при ближайшем рассмотрении их следовало бы квалифицировать как "антологии проблемы": Кальпиди интересует вопрос о специфике "уральского письма", поиск собственного лица местной культуры, и этот интерес обуславливает выбор авторов. Обращаясь к синтактике антологии, Кузьмин предложил различать два уровня единиц антологии: элементарной единицей ("словом") языка антологии может выступать либо отдельный текст, либо автор; "предложениями" в антологии служат ее рубрики, и здесь возможны пять основных вариантов: 1. рубрикация на основе семантической специфики (антология жанра рубрицируется по поджанрам, антология поколения - по подпоколениям ("генерациям", в терминологии Олега Дарка), и т.п.); 2. рубрикация наложения (напротив, антология поколения рубрицируется по жанрам, et vice versa); 3. историко-литературная рубрикация (по существовавшим и существующим группам авторов); 4. гетерогенная рубрикация (по различным основаниям, - то, что составитель антологии "Crossing Centuries" Джон Хай назвал "принципом атласа", - см. 31.08.); 5. отсутствие рубрикации (весь текст антологии представляет собой одно "предложение"). В заключение Кузьмин сформулировал четыре критерия качества антологии: 1. качество вошедших в нее текстов; 2. полнота представления (по разным параметрам: стилистическим, географическим, поколенческим); 3. наличие/отсутствие случайных фигур; 4. обоснованность рубрикации. В применении этих критериев, пояснил Кузьмин, необходимо учитывать прагматику и семантику данной антологии: так, сравнивая две недавние антологии русской поэзии в переводах на английский - американскую "Crossing centuries" и английскую "In the Grip of Strange Thoughts" Джима Кейтса (1999), легко заметить, что обе принадлежат по семантике к "антологиям целого"; однако английская книга по прагматике принадлежит к "антологиям знакомства", тогда как американская - к "антологиям расширения" (ранее в США вышли две антологии современной русской поэзии, составленные участниками редколлегии нынешней); кроме того, американская антология рубрицирована по гетерогенному принципу, а английская не имеет рубрик (т.е. все авторы в ней статусно уравнены); поэтому, полагает Кузьмин, американской антологии наличие нескольких случайных фигур (третий критерий качества) не наносит существенного ущерба, тогда как появление в английской антологии, среди Сергея Гандлевского, Елены Шварц, Всеволода Некрасова, Светланы Кековой и других авторов первого ряда, некоей Ольги Поповой вызывает сильное недоумение (если не знать, что ей принадлежат переводы на русский язык стихов составителя антологии). В то же время очевидная неполнота представления в английской антологии (по географическому признаку: из 32 авторов лишь один представляет российскую провинцию; по поколенческому: ни одного автора, кроме той же Поповой, моложе 45 лет...) более или менее простительна "антологии знакомства", но была бы недопустима в "антологии расширения"... Последующие выступления не поддержали предложенный Кузьминым теоретизирующий настрой, сосредотачиваясь преимущественно на обсуждении конкретных антологий. Так, Илья Кукулин резко критиковал (повторяя доводы из своей рецензии в газете "ExLibris НГ" - от нерепрезентативности до завышенного представительства собственного творчества составителей) антологию русской поэзии XX века, подготовленную Владимиром Костровым и Геннадием Красниковым, а затем обратился к знаменитой антологии Ежова и Шамурина - наиболее известному собранию поэзии начала века, заметив, что в культурном сознании эта антология выступает как своего рода образец, однако по сути дела она была создана как надгробный памятник эпохе, так что нынешним составителям едва ли следует на нее равняться. Фаина Гримберг говорила об антологиях как об авторских проектах конкретных людей, заведомо руководствующихся при составлении и своими личными мотивами (к чему, по ее мнению, нужно относиться с пониманием); ей возразил Николай Винник, рассказавший о своей работе над антологией "Время Ч" (стихи, тематически связанные с чеченской войной) и заметивший, что он в целом ряде случаев включал в антологию авторов ему неблизких и неинтересных. "Антологию русского верлибра" Карена Джангирова критиковал Иван Ахметьев - за множество случайных фигур и выпячивание фигуры составителя. Ахметьеву возразил Олег Дарк, заявивший, что антология Джангирова неудачна не по исполнению, а концептуально, с точки зрения адресации: антологии, по мнению Дарка, имеют смысл лишь как просветительский жест, впервые знакомящий читателя с новым явлением, тогда как антология Джангирова адресуется к тому же кругу профессионалов, которым она и порождена. Вопрос об адресате антологий затронул и Леонид Костюков, предположивший, напротив, что жанр антологии (неспроста становящийся на исходе 90-х весьма популярным) - своего рода последний призыв в адрес стороннего читателя, уже не обращающего внимания на отдельных авторов (т.к. их слишком много), но, возможно, еще способного соблазниться представительностью антологии. По этому поводу высказался и Кузьмин, заметивший, что по предложенной им классификации "антологии знакомства" и "антологии расширения" адресуются преимущественно широкой публике, тогда как "антологии корректировки" скорее предназначены для окололитературной среды, интересующейся более тонкими нюансами. Идею Гримберг об антологии как творческом портрете своего составителя продолжил Герман Лукомников, поделившийся планами создания собственной антологии - просто антологии любимых стихов Лукомникова; такая антология, полагает Лукомников, могла бы быть рубрицирована по особенностям его отношения к текстам (одни тексты Лукомников любит "умом", другие - как бы на физиологическом уровне), дополнена текстами, которые он не любит, но считает важными в культурном или культурно-историческом аспекте; следовало бы также включать запавшие в душу фрагменты стихов, публиковать тексты в том виде, в каком они запомнились автору антологии (пусть даже и с ошибками), и т.п. Еще одним проектом антологии поделился Кузьмин: сто современных поэтов называют по одному любимому стихотворению своему - и чужому (очень близкий проект, как выяснилось, созрел и у Костюкова). В разговоре участвовали также Наталья Осипова, Сергей Соколовский и др.

24.10. Проект О.Г.И.

Вечер прозаика Ольги Исаевой (США) открыл бард Псой Короленко, прочитавший эссе-предисловие ""Кысь" не читал, но горячо одобряю", в котором, помимо привычно-иронических реплик по адресу "либерально-интеллигентской" литературы в лице Татьяны Толстой, охарактеризовал творчество Ольги Исаевой как наследующее русской реалистической традиции (с ее "произвольной регламентацией подробностей" и т.п.), апеллируя по ходу к Чернышевскому, Короленко и другим классикам XIX века (подобную склонность интересно было бы трактовать как альтернативу устоявшейся традиции ссылок на французских структуралистов и деконструктивистов). Рассказы Исаевой - в основном, эмигрантское бытописание, построенное, в большой степени, на красочных диалогах (что подчеркивается артистичной манерой чтения - интонация умело варьируется в зависимости от характера персонажа); собственно же язык автора своей безлико-профессиональной гладкописью, кажется, вполне отвечает стандартам пресловутой "интеллигентской литературы". Рецитация перемежалась песнями Короленко.

25.10. Проект О.Г.И.

Презентация книги прозаика Людмилы Улицкой "Казус Кукоцкого" (М.: ЭКСМО, 2000). Улицкая выступила с пространной вводной речью, посвященной собственным творческим принципам вообще - и, в частности, задачам, ставившимся ею перед собой при работе над данным текстом. В частности, говоря о дидактизме как о традиции русской литературы, Улицкая заявила, что пыталась бороться с дидактическими тенденциями в своем творчестве, но не преуспела в этом по причинам психологического плана: зная нечто, она испытывает естественную потребность этим поделиться с другими и не видит иного способа сделать это, кроме как через свои произведения. По словам Улицкой, ей хотелось бы, чтобы читатель этой книги чувствовал прежде всего узнавание, ощущал ее мысли как собственные, но прежде ускользавшие от формулировок. Речь шла также о биографических причинах, вызвавших те или иные мотивы в романе, обстоятельствах его создания и т.п. Затем прозвучал ряд фрагментов романа, представляющих различные сюжетные линии; составить представление об общем плане текста даже по обширным фрагментам невозможно, но общий тип письма вполне очевиден: жестко ориентированная на толстовскую (монологическую, авторитарную) традицию реалистическая проза с культурно-исторической основой (время действия - от конца XIX века до 1980-х гг.), включающая в себя эпизоды визионерского характера - описания параллельной реальности, возникающей в видениях больной героини, впавшей в бессознательное состояние. Улицкая также пожаловалась на обессмысливающие сокращения, которым подвергся роман при журнальной публикации в "Новом мире".

27.10. Георгиевский клуб

Вечер поэта и прозаика Елены Юдковской (Амстердам). Основу вечера составили главы из большого и пока не завершенного текста "Когда облака будут полны", написанного на библейском (вавилонском) материале в монтажной технике (с чередованием ритмизованной и "нормальной" прозы и вкраплениями метрического и даже рифмованного стиха).

29.10. Классики XXI века

Живущий во Франции русский поэт и скульптор Борис Лежен прочитал стихи из книг "Плавление" (1995), "Праздновать время" (1999) и "Равновесие" (пока не издана). Задача первой книги, по словам автора - "освободить слово от предмета" (задача актуальная вот уже девяносто лет как), второй - свести многообразие отраженных в тексте явлений к тотальному удовольствию, третьей - найти равновесие между видимым-невидимым, отсутствующим-присутствующим и т.д. Из-за избирательности представленных номеров трудно определить, насколько удачно выполняет Лежен каждую из задач; в целом для него характерно использование исключительно "первозданных", архетипических реалий: камень, уголь, вода, песок, человеческое тело и т.п. (при полном отсутствии реалий культурных, не говоря о бытовых) - тенденция, приводящая на память одно из направлений русского верлибра конца 80-х (Карен Джангиров и пр.). Лежен, однако, избегает свойственной этому направлению навязчивой афористичности - напротив, фиксируемый предмет или жест проявляется у него в произвольной связи с другими, столь же частными явлениями, не подвергаясь при этом символическому обобщению - в этом он близок скорее Аркадию Драгомощенко, Александру Уланову и их американским аналогам (Леонард Шварц, Кларк Кулидж - Language School). Лежен предлагает не статичное описание, а, скорее, последовательную фиксацию описательных жестов - благодаря чему в его лучших и наиболее характерных вещах возникает ощущение плавного, соритмичного движению текстовой формы, движения неживой материи - возможно, это в какой-то степени реализует его попытку "освободить слово от предмета". Константин Кедров заявил о наличии в поэзии Лежена "редких для русской традиции обертонов", а также объявил о создании (в связи с учреждением ЮНЕСКО Всемирного Дня Поэзии) Первого Всемирного Поэтического общества, в которое вошли, помимо его самого, присутствовавшие в зале Дмитрий Александрович Пригов и Елена Кацюба.

29.10. Воскресенье Сапгира

Первый вечер нового цикла был посвящен теме "Многоликость художника". Открывая вечер, Дмитрий Кузьмин пояснил, что речь пойдет о типах творческой личности: одни авторы, раз сформировавшись и определив свой способ существования в искусстве, практически не меняются, развивая и углубляя уже найденное, другие проходят через различные творческие периоды, однако в рамках каждого периода остаются тождественны самим себе, и, наконец, третьи принципиально работают одновременно с разными художественными языками; именно к последнему, самому редкому типу творческих личностей принадлежал, по мнению Кузьмина, Генрих Сапгир (и весь последующий разговор естественным образом велся преимущественно на его примере). Кузьмин предположил также, что многоликость художника - феномен нового времени, связанный с распадом нормативной поэтики и формированием культурного полилога; этот тезис встретил возражение Ильи Кукулина, апеллировавшего к эпохе барокко и, в частности, к творчеству Луиса Гонгоры; Кукулин назвал также ряд других примеров творческой многоликости, упомянув португальского поэта Фернандо Пессоа, нескольких авторов младшего поколения (Валерия Нугатова, Кирилла Решетникова, Светлану Богданову), Даниила Хармса, всю жизнь работавшего по-разному в прозе и поэзии, - заметим, что у этих случаев разная специфика: Пессоа и Решетников - обладатели нескольких творческих манер, каждая из которых существует в их творчестве вполне последовательно (что подчеркивается и использованием псевдонимов для собственных литературных двойников), тогда как Нугатов, как и Сапгир, все время меняет манеру. Впрочем, по мнению Александра Левина (апеллировавшего к собственному опыту), любая многоликость сводится к присутствию в творчестве автора нескольких сложно переплетенных и поступательно развивающихся линий. В центре последующего разговора находилась прежде всего проблема инварианта: что удерживает целостность творческой личности, практикующей разные методы и манеры (при этом Кукулин предложил различать инвариант задачи - что автор пытается реализовать разными способами? - и инвариант реализации - что общего в получающихся текстах?). Единство речевой стихии увидел в творчестве Сапгира Левин. Татьяна Михайловская и Анна Альчук солидаризировались в утверждении, что многоликость Сапгира является выражением цельности его натуры: в любой форме сохраняется постоянный месседж его творчества (по словам Михайловской, Сапгира всегда волнует проблематика смерти, в работе с которой он как бы перебирает все возможные формальные комплексы); к этой мысли присоединился и Кукулин, говоривший о театральности сапгировской поэзии (лирический субъект во многих текстах замещен персонажами, каждый из которых по-своему решает единый круг проблем) и о том, что сквозная метафизическая проблематика у Сапгира выступает и в апофатической форме (описание мухи в электричке как апофатический способ говорения о Боге; для каждого типа персонажа в сапгировской лирики доля апофатики индивидуальна); эту позицию усилил Олег Дарк, заявивший, что всякий текст метафизичен, и с точки зрения метафизики как материал, так и метод письма не имеют значения, - именно этот вывод, полагает Дарк, приводит автора к полистилистике (при этом, с точки зрения Дарка, авторское имя остается единственным элементом, связывающим тексты). Напротив, Николай Винник говорил о двух встречно направленных тенденциях: чем сильнее автор укоренен в методе письма, тем свободнее он обращается к разным темам, и наоборот: чем сильнее тематическая и метафизическая определенность автора, тем легче он меняет метод и стиль. Виннику возразил Кузьмин, сославшись на пример Ольги Седаковой, постоянно исходящей из системных метафизических представлений, сохраняя и устойчивый образный и метроритмический репертуар. Винник ответил, что единообразие седаковской поэтики определяется известным типом религиозности (выделяющим религию и веру в особый канон), в противоположность религиозности Сапгира, видящей проявления божественного начала в чем угодно (что перекликается с мыслью Кукулина). Другими примерами автора-метафизика моностилистического склада были названы Иосиф Бродский (Кузьминым) и Игорь Холин (Михайловской). Отталкиваясь от этих персоналий, Наталья Осипова обратилась к социокультурным корням полистилистики: желание "кричать на разные голоса" представляется Осиповой нормальным антитоталитарным жестом (свойственным и Бродскому до его эмиграции), пафос жеста: "вы меня не знаете и не можете узнать"; Седакова, напротив, является носителем православного тоталитаризма, Холин же пародировал тоталитарную позицию. В качестве контрпримера Кукулин привел известную своим ортодоксальным православием, но при этом чрезвычайно разнообразную по письму Наталью Черных, - по мнению Кукулина, говорить нужно о психологическом типе, побуждающем художника к своеобразному полиглотству. С этим согласился Левин, выделивший в качестве психологической доминанты постоянный поиск нового (в подтверждение чего прочитал свое стихотворение на близкую тему); эту мысль оспорил Данила Давыдов, предположивший, что психология постоянного поиска вполне может быть не чужда авторам, пишущим, на сторонний взгляд, в устоявшейся манере, поскольку в их индивидуальном творческом пространстве разброс между отдельными текстами может ощущаться как очень большой (так, по мнению Давыдова, обстоит дело с творчеством Михаила Еремина). Александр Уланов предложил искать корни полистилистики в особенностях культурной самоидентификации автора: с его точки зрения, работа одновременно в разных манерах возникает как реакция на авторское ощущение дефицита различных методов письма в наличной литературе, в пределе - как попытка в одиночку создать всю литературу (случай Пессоа, отчасти - Георгия Оболдуева); у Сапгира, однако, Уланов усматривает не полистилистику, а "политехнику" - разнообразие приемов в рамках единого стиля, хотя и с трудом поддающегося определению. Отдельную ветвь разговора составило обсуждение работы Сапгира с жанром как с языком (тезис Осиповой), резюмированное Кукулиным: в основу книги Сапгира может ложиться как жанр, так и прием или материал, в любом случае некоторая схема предлежит конкретным текстам и корректируется ими. В дискуссии участвовали также Георгий Балл, Ольга Филатова и др.

30.10. Чистый понедельник

Вечер новой прозы Николая Байтова. Были представлены три рассказа - "Домик для преферанса" (с легким мемуарно-эссеистическим оттенком), "Домик в деревне" (изящная фантазия на тему рекламного текста, размещаемого на пакетах с кефиром) и "Необходимые прятки" (чисто байтовские по жанру "приключения информации": первоначально заявленный в тексте литературно-критический дискурс на глазах распадается, превращаясь в итоге в описание сновидения, возвращающего взрослого героя в эпизод из его раннего детства). Сверх того, прозвучали эссе "Наг-Хаммади. От Филиппа" (название - место находки папирусов с фрагментами апокрифического Евангелия от Филиппа), обсуждающее отношение христианства к искусству, и объемный мемуарный текст "Проходящей Пасхе", описывающий различные эпизоды религиозной жизни автора. В заключение было прочитано шуточное стихотворение "Поезд" (разговор поэта с контролером в электричке). С чрезвычайно высокой оценкой творчества Байтова выступил Андрей Бычков.

30.10. Эссе-клуб

Василий Голованов, Андрей Балдин и Дмитрий Замятин рассказывали о своем путешествии на юг Воронежской области, к местам, где происходит действие романа Платонова "Чевенгур". Преобладала тема влияния художественного текста на пространство, в котором он локализован (вплоть до полуигрового утверждения Балдина об отсутствии в соответствующих местах пространства как такового).

31.10. Авторник

Презентация новой книги ("серии") стихотворений Ларисы Березовчук "Предлог для союза". Во вступительном слове Березовчук рассказала об истоках своего интереса к служебным частям речи (от ритмосинтаксических проблем: размышляя над распределением частей речи по длине строки, Березовчук пришла к выводу об особой энергетике строк, в которых служебные слова - предлоги, союзы, частицы - находятся в выделенной позиции - начальной или конечной). Тематически книга посвящена исследованию человеческих страхов (преимущественно абстрактно-метафизического плана), причем каждая разновидность страха отождествляется с логико-грамматической категорией, выражаемой определенным союзом; структурно текст основного для книги типа состоит из трех частей: первая вводит мотив данной разновидности страха, обрисовывая тот или иной житейский контекст, вторая (в которой каждый стих начинается с союза) проявляет метафизический пафос этого страха, третья служит своеобразным резюме. Для презентации Березовчук избрала прижившуюся в московской литературной жизни "антифонную" схему, пригласив для участия в вечере еще шесть авторов: Стеллу Моротскую, Юлию Скородумову, Дмитрия Воденникова, Илью Кукулина, Данилу Давыдова и Кирилла Медведева, - каждый из которых участвовал в программе двумя стихотворениями; соответственно, на каждый их текст Березовчук отвечала своим, на ходу подбирая из книги наиболее, на ее взгляд, подходящий для данной реплики диалога. Сверх того, в начале, в конце и трижды по ходу программы Березовчук читала вставные тексты (пре-, пост- и интерлюдии), накладывая их на музыку (в диапазоне от Софьи Губайдулиной до ритуальной музыки ацтеков и айнов). Отметим жест Воденникова, вставившего в один из своих текстов имя Березовчук (вероятно, на место какого-то другого реального имени, какие он часто использует в поэзии последних лет).