4.05. Георгиевский клуб

Свободные чтения были необычайно малолюдными. С прозой выступили Татьяна Михайловская (рассказ "Чат") и Мария Ордынская (рассказ "Царевна-Не-Лягушка") - оба текста разрешаются в мрачно-ироническую притчу довольно смутного содержания, прорастающую в первом случае - из не вполне правдоподобной уличной сценки, во втором - из трансформированного по законам фэнтези (в духе Михаила Успенского) сказочного материала; поэтическую прозу с сильным элементом ритмизации и коллажной композицией (текст "Смерть носорога") представила также Татьяна Грауз. Стихи читали Владислав Артамонов (три броские верлибрические миниатюры), Наталья Викторова, Наталья Кузьмина, Евгений Даенин, Юрий Проскуряков (длинные нерифмованные тексты, называемые сонетами) и др. Выделим едва ли не первое появление на московской сцене Александра Леонтьева - автора, близкого к журналу Алексея Пурина и Кирилла Кобрина "Urbi", приобретшего определенную известность в волгоградский период своей жизни, а теперь перебравшегося в Москву; представленные Леонтьевым стихи целиком лежат в рамках кушнеровской традиции. Отдельный микросюжет составили философское стихотворение Людмилы Вязмитиновой (о том, как хороша была бы Земля, если бы Бог освободил ее от людей, - по словам Вязмитиновой, она долго колебалась, но так и не решилась представить этот текст на Филаретовский конкурс религиозной поэзии) и прочитанная вслед Николаем Винником миниатюра Максима Скворцова: "Когда же сдохнет злая половина // Людишек, блядь?! // А то в метро мне тесно!" Владислав Лён продемонстрировал ряд вербально-визуальных работ (с использованием самых простых компьютерных возможностей - прежде всего, шрифтов со специальными символами), в т.ч. "Театр-на-Ибанке" - фантазию на тему книги Александра Зиновьева "Зияющие высоты" - и несколько текстов из большой серии, посвященной Малевичу.

7.05. Проект О.Г.И.

Презентация книжной серии "Стимкккон" ("Собрание творений имени Михайлова-Красильникова-Кулле-Кондратова") - посмертных (и одновременно первых) изданий четырех названных поэтов; все три книги (у Юрия Михайлова и Михаила Красильникова - одна на двоих) подготовлены Владимиром Уфляндом и вышли в петербургском Издательстве Буковского в 2000 г. Презентацию вели Уфлянд и Михаил Еремин, входившие (с середины 1950-х гг.) в круг Красильникова (называемый также иногда "филологической школой" - думается, без должных оснований, учитывая полярность авторских поэтик, о которой говорил в ходе вечера и сам Уфлянд). Еремин читал стихи Красильникова и Кондратова, Уфлянд - Кулле и Михайлова (соотношение скорее случайное: метафизик Кулле гораздо ближе Еремину, ранние иронические стихи Красильникова, напротив, напоминают Уфлянда - впрочем, вернее было бы сказать наоборот, т.к. именно Красильников и Михайлов были старшими участниками группы, ее лидерами). Сверх того, Уфлянд читал стихи Льва Лосева (также примыкавшего в 50-60-е гг. к кругу Красильникова), посвященные памяти каждого из четырех поэтов, и предварял представление каждого автора довольно пространными комментариями, по большей части биографического плана; из замечаний о поэтике можно отметить только переданное Уфляндом суждение литературоведа Анатолия Александрова (специалиста по обериутам) о том, что Кондратов с 20-летним опережением предвосхитил все открытия московского концептуализма (суждение вряд ли справедливое, поскольку эксперименты Кондратова носили преимущественно игровой характер). Среди воспоминаний Уфлянда выделим сюжет о том, как Кондратов красил коней на знаменитой арке петербургского Генерального Штаба (в бытность свою курсантом школы милиции, располагавшейся в этом здании) и хотел написать на яйцах коней свое имя, однако имя не влезало, и его пришлось сократить до "Сэнди Конрад", что и стало в дальнейшем кондратовским псевдонимом (ряд эпизодов подобного рода, относящихся к 50-м годам и демонстрирующих трудно вообразимую для той эпохи внутреннюю и внешнюю раскованность, приводится в мемуарных статьях Уфлянда и Лосева, включенных в книги). В заключение вечера (по просьбе Фаины Гримберг) Уфлянд и Еремин прочитали несколько собственных текстов (в т.ч. Уфлянд - ироническую псевдомемуарную прозу); таким образом, для полноты представления "круга Красильникова" не хватало только текстов Леонида Виноградова. Следует отметить, что тексты Красильникова, Михайлова и Кондратова представляют преимущественно исторический интерес (прежде всего - как отражение футуристических поэтик в русской неподцензурной поэзии 1950-х, причем не только очевидного раннего Маяковского, но и Бурлюка, Крученых, Хлебникова, Сельвинского (особенно в поэме Михайлова "Чаанэ") и др.), тогда как стихи Кулле (правда, в основном, более поздние - 1960-80-х гг.) остаются абсолютно актуальными: сближаясь по своей укорененности во внутреннюю речь и приватное пространство с поэзией Евгения Харитонова, Яна Сатуновского, Василия Филиппова, они намечают контуры постконцептуалистской поэтики рубежа столетий.

V.S. М и х а и л   А й з е н б е р г


Мне кажется, что этому событию чуть-чуть не хватает еще стихов Сергея Леонидовича Кулле, который, на мой взгляд, является одним из лучших русских поэтов, и книга его должна была выйти не в 2001 году усилиями его друзей и неизвестно каким тиражом, а году в 86-м тиражом приблизительно в миллион, потому что это совершенно небывалое для русской поэзии соединение стоической иронии и какой-то невероятной солнечной ясности, и вообще это наиболее внятные и наиболее чудесные стихи, какие сочинены в наше время. И еще я надеялся, что сквозь презентацию книжек каким-то образом проявится тема "филологической школы", вот этого кружка, который, на мой взгляд, является совершенно уникальным. Это тема не историко-культурная, а сугубо актуальная: ни свободе, ни смелости научиться нельзя, но зрелище свободы и смелости всегда поучительно.

10.05. Классики XXI века

Презентацию книги Вальдемара Вебера "Черепки" (М., ЛИА Р.Элинина, 2000) открыл вступительной речью поэт и переводчик Игорь Болычев, который сказал, что лет 15 назад Вебера особо представлять было бы не нужно: все и так знали о его заслугах и как поэта, и как культуртрегера (через перевод широкого пласта немецкой поэзии), - а сейчас об этом приходится напоминать (с 1994 г. Вебер живет в Мюнхене). Он также говорил о том, что поэзия Вебера выражает достоинство человека и что эта поэзия дает человеку энергию, а не отнимает ее: "Свойства поэзии Вебера - донорские, а не вампирические". Вебером были прочитаны стихи разных лет, начиная с 60-х гг., преимущественно верлибры (в несколько архаичной традиции "шестидесятнического" интеллектуального верлибра, с мотивами стоицизма и апологией отдельного существования, - предельным и выдающимся в своей концентрированности выражением такой поэтики является творчество Владимира Бурича); немногочисленные метрические и рифмованные стихотворения тяготели к афористичности - увы, не отличаясь ни оригинальностью мысли, ни свежестью формы. Во втором отделении звучала проза Вебера - автобиографические, не лишенные самоиронии "истории из жизни" с эссеистическими отступлениями (одно из них - о внимании "к тупикам и переулкам, а не к проспектам", любви к второстепенным деталям и отступлениям от магистральных сюжетов - напоминало личный эстетический манифест). Темы - послевоенное детство в маленьком городке в ссылке, современные поездки по Германии, абсурдные специфически советские происшествия 60-70-х гг. В заключение Вебер, пишущий и по-немецки, прочитал немецкий вариант одного из уже звучавших по-русски стихотворений.

10.05. Центральный Дом работников искусства

Презентация книги стихов Михаила Василевского "Лабиринт" (М.: ЭРА, 2001). Вечер открыла издатель книги Эвелина Ракитская, пересказав свой недавний разговор с "одной известной поэтессой" (по кулуарному признанию Ракитской, этим обозначением зашифрована Фаина Гримберг), заявившей, что русская поэзия переживает кризис рифмованного стиха (в этом месте из зала последовал кликушеский возглас пьяным женским голосом: "Верлибы (sic! - Ред.) идут!"); не согласившись с таким мнением, Ракитская вновь артикулировала свою идею начала 90-х о необходимости "поэзии с человеческим лицом" (т.е. доступной по форме и содержанию). Василевский представил поэму "Окна" и лирические стихотворения - все целиком в русле позднесоветской поп-поэзии: манера версификации и постоянные выходы в социальность - от Евтушенко, периодические уклонения в мрачную символику - от Юрия Кузнецова, канон любовной лирики от Асадова, и т.п. В конце вечера несколько песен исполнил Александр Смогул.

11.05. Георгиевский клуб

Вечер поэта Алексея Корецкого. Первое отделение, посвященное новым стихам (после книги двухлетней давности "Вирши завершения"), открылось текстом, содержащим в названии имя Елены Шварц, а один из последующих текстов был откомментирован автором как подражание Николаю Кононову; такое подчеркнутое внимание к новой петербургской поэзии (особенно на фоне демонстрировавшегося ранее столь же пристрастного внимания к поэзии символизма - см. 11.06.99) косвенно свидетельствует о существенной эволюции автора, каковую и вправду можно усмотреть в новых стихах, не только освобождающихся от навязчивости аллитерационно-паронимического богатства и прямолинейности ритма и строфических построений, но и существенно убавивших долю абстрактно-вневременной лексики и тематики, абсорбировавшей в более ранних текстах Корецкого любые приметы времени; впрочем, складывающаяся поэтика мало напоминает Шварц или Кононова, приближаясь скорее к стихам Виктора Кривулина. Во втором отделении, наряду с более давними стихами, читались тексты маргинального для Корецкого характера: близкие к хайку миниверлибры и разнообразная ироническая поэзия, в т.ч. минипалиндромы, "садистские частушки", пародия на Виталия Пуханова и, в заключение, текст "Гадюшник", представляющий картину кулуарного общения литературной тусовки в отрывочных фразах в духе Льва Рубинштейна. Шуточные тексты всех жанров объединены Корецким в постоянно пополняемый сборник "Лоно Цицерона", получивший название по эпизоду из истории самиздатского журнала "Алконостъ": в поступивших в журнал стихах редакцию не устроила строка "Чай наполняет чрево Цицерона..." - слово "чрево" было сочтено грубым и заменено на "лоно".

V.S. Ф а и н а   Г р и м б е р г


Я в первый раз слышу много стихов Алексея Корецкого, и они мне понравились - особенно во второй части: там были достаточно глубокие стихи.

13.05. Музей Маяковского

Вечер поэта Владислава Лёна открылся пространным вступительным словом автора, объявившего, что после смерти Иосифа Бродского, Генриха Сапгира, Игоря Холина, Виктора Кривулина он чувствует себя патриархом русской поэзии андеграунда. Лён напомнил также о своем делении современной русской поэзии на 4 сектора (см. 14.03.97), пояснив, что читаемые далее тексты будут "квалитистскими" (т.е. сохраняющими традиционную силлабо-тоническую версификацию при стремлении к упразднению традиционной логики и традиционных языковых закономерностей). Читались, как водится, "Четыре басни", послания (Владимиру Казакову, Бродскому, Георгию Недгару), обширно был представлен новый стихотворный цикл, направленный против президента Путина, заканчивающийся стихами о том, что Россия, вообще говоря, умерла. Была повторена выставка визуальной поэзии Лёна (см. 4.05.). Программе аккомпанировал 10-летний пианист, представленный как Алекс Андр.

14.05. Проект О.Г.И.

Вечер памяти Яна Сатуновского - презентация книги "Среди бела дня" (М.: ОГИ, 2001) - открылся кратким вступительным словом Владислава Кулакова и пространной аудиозаписью чтения Сатуновского (начиная со стихотворения "Памяти Бурлюков"); вообще голос Сатуновского звучал в ходе вечера много (вероятно, с учетом отрицательного опыта 29.04.). Основные выступления принадлежали брату поэта Петру Сатуновскому и Геннадию Айги. Сатуновский-младший, прежде всего, познакомил собравшихся со стихотворением брата, написанным в 1938 г. и обнаруженным им совсем недавно, при разборе сохранившихся в Днепропетровске бумаг их деда. Затем он прочитал мемуарный очерк "Как я не стал поэтом", относящийся к 1934 г., когда он, 15-летним мальчишкой, сымпровизировал злое антисталинское четверостишие на смерть Кирова (при возникновении на горизонте неприятностей с органами госбезопасности юноша, испугавшись, сознался во всем старшему брату - Яну, который молча плюнул ему в лицо, и с тех пор Сатуновский-младший стихов не писал). Петр Сатуновский также выразил благодарность всем, кто принял участие в судьбе литературного наследия Яна Сатуновского, - прежде всего, Кулакову и Ивану Ахметьеву. Айги в своем выступлении остановился, прежде всего, на миссии Сатуновского как связующего звена между неофициальными и полуофициальными авторами 30-х гг. - такими, как Георгий Оболдуев, Леонид Лавров, - и поколением 50-60-х (в частности, с благословения Сатуновского и по взятым у него самиздатским томам Айги в свое время подготовил - под псевдонимом - издание Оболдуева в Германии, у Вольфганга Казака). Военное поколение, поколение Сатуновского, перенесшее столь много жизненных испытаний и культурных потрясений, должно было, заявил Айги, осуществить перелом в русской поэзии (как это произошло в польской), однако самая важная часть творческого наследия этого поколения в России осталась на долгие десятилетия потаенной, и Сатуновский в этом смысле - одна из ключевых фигур. Айги также прочитал свое стихотворение, написанное в 1973 г. к 60-летию Сатуновского, и вспомнил несколько любопытных биографических эпизодов (в частности, о том, как Сатуновский, желая познакомиться с Крученых и зная, что тот не слишком любит малознакомых визитеров, позвонил тому по телефону и прочел стихотворение; Крученых сказал: "Еще," - потом снова: "Еще," - потом: "Приезжайте"). Борис Кочейшвили рассказал о прошедшем накануне вечере памяти Сатуновского в подмосковном городе Электросталь, где тот жил в последние годы; сослуживцы Сатуновского, по словам Кочейшвили, в один голос говорили о том, что мало что понимали и понимают в его поэзии, зато Сатуновский был блестящим специалистом (в области химической технологии или что-то в этом роде) и делал замечательные стенгазеты. Дмитрий Кузьмин заметил, что одна из ключевых строк Сатуновского - "Главное иметь нахальство знать, что это стихи" - в последнее время начала жить своей собственной жизнью, даже без имени автора, "ушла в народ" (отчасти с легкой руки Михаила Гаспарова, цитирующего этот стих в "Записях и выписках"). С высокой оценкой творчества Сатуновского выступил Владислав Лён. В заключение подготовивший презентуемую книгу Ахметьев отметил, что поэзия Сатуновского требует более фундаментального издания (в формате "Большой библиотеки поэта"), да и отсутствие Сатуновского и Игоря Холина в общедоступном контексте поэзии о Великой Отечественной войне совершенно недопустимо.

V.S. А л е к с а н д р   О ж и г а н о в


Меня больше устраивают вечера, на которых люди вместе разговаривают. А когда вот так подряд, одно за другим, идут выступления - это более сухо и менее интересно. Но для этого, вероятно, нужна меньшая аудитория.

15.05. Авторник

Вечер поэтов Татьяны Виноградовой и Георгия Генниса, коротко представленных Данилой Давыдовым как талантливые авторы, редко участвующие в литературной жизни. Оба автора читали преимущественно верлибры, объединенные жестким, не лишенным цинизма и мрачной иронии взглядом на мир, зачастую с элементами физиологизма. У Виноградовой, особенно в цикле "Вечная женственность", объектом иронии выступает по преимуществу традиционный концепт женственности во всех его проявлениях: от красоты женского тела до самоотверженности женской любви и женского труда. Поэзия Генниса лаконичней, чаще строится на неожиданной метафоре, от первой книги ("Время новых болезней", 1996) ко второй ("Кроткер и Клюфф", 2000) заметно усиливается притчевое начало с известным мистериальным оттенком, позволяющим уже говорить о "магическом реализме".

16.05. Выставочный зал "Манеж"

Вечер, посвященный закрытию журнала "Золотой век", открыли главный редактор журнала Владимир Салимон, призвавший не видеть в происходящем трагедию (завершилась определенная эпоха в постсоветской культуре - в связи с этим и прекращается данный проект, чтобы уступить место какому-то другому), и Евгений Попов, охарактеризовавший эстетическую программу уходящего издания: авторы журнала, по словам Попова, прекрасно знают, что такое авангард и что такое советская обезличенная псевдолитература (в адрес которой Попов выразился гораздо сильнее), однако стараются держаться золотой середины между этими крайностями (подразумевалось, как можно понять, сочетание художественной свежести и самобытности с доступностью). Первая часть вечера была посвящена прозе, представленной в актерском чтении: артисты МХАТ имени Чехова прочитали рассказы Попова "Зачем был Шашко?", Сергея Бардина "Как Ленин и Сталин валюту меняли", Ларисы Ванеевой "Уловка концепции", Нины Садур "Миленький и рыженький", Зуфара Гареева "Пластилин", а также отрывок из повести Сергея Угрюмомолчанского "Альтернативная служба". Во второй части со своими стихами выступили авторы журнала. Отметим редкое появление в Москве Ирины Знаменской - важной фигуры в наиболее традиционалистской из поэтических школ Петербурга (условно говоря, кушнеровской) и волгоградского поэта Сергея Васильева (близкого скорее к Светлане Кековой, но в двадцатикратно разбавленном виде), а также нечастое выступление Надежды Кондаковой (впрочем, с предельно тривиальными по художественному языку сочинениями). Несколько стихотворений из только что вышедшей книги "Дольше календаря" представил Юрий Кублановский, новые стихи читали Вера Павлова и Татьяна Щербина (у которой обращало на себя внимание обилие компьютерных мотивов, в т.ч. и как материал для сравнений и метафор). Игорь Померанцев собрал вместе и представил стихи разных лет, посвященные сыну. Выступили также Михаил Айзенберг, Тимур Кибиров и Михаил Поздняев. В заключение аноним из зала в качестве приветствия журналу от лица поэтической студии санатория Министерства обороны "Архангельское" прочитал длинное и патетичное стихотворение религиозной направленности, ничем не уступавшее многому из того, что звучало до этого. В целом эклектичность поэтической программы (из которой, в сущности, в ту или иную сторону выпадал каждый из выступавших) контрастировала с относительной цельностью программы прозаической (в диапазоне от чистого бытописания Бардина и Угрюмомолчанского до бытовой мистики Попова и Садур при сохранении сильной иронической составляющей, связного нарратива и сочного, но не выходящего за пределы речевой нормы языка - разве что сказовая манера Гареева несколько выбивалась из общего ряда), что в сумме, по-видимому, отражает двусмысленный статус журнала в литературном пространстве ушедшего десятилетия.

V.S. И г о р ь   К л е х


Дивный вечер!
В я ч е с л а в   К у р и ц ы н
Все хорошо.
Л е в   Р у б и н ш т е й н
Замечательный вечер!
(Все три отзыва были сделаны в буфете Выставочного зала "Манеж".)

17.05. Классики XXI века

Иван Ахметьев построил свой вечер как представление новой книги стихов, которая должна вскорости быть опубликована. Соответственно, читались стихи с 1993 г. (когда вышла книга Ахметьева "Стихи и только стихи") по настоящее время, а также некоторые более ранние, не вошедшие в первую книгу. В случаях, когда у стихов имеются эпиграфы, Ахметьев целиком зачитывал источники (так, были озвучены тексты Ивана Овчинникова и Яна Сатуновского). Из заметок автора по истории создания или бытования текстов отметим рассказ о судьбе недавней подборки Ахметьева в "Новом мире", которую редакция решила озаглавить "Знамя цвета хаки" (моностих целиком), но после того, как автор намекнул, что это не совсем ловко, поскольку текст, собственно, про другой толстый журнал, миниатюра оказалась вообще изъятой из подборки (т.е. в редакции, надо понимать, самостоятельно не уловили, о чем речь).

17.05. Музей Маяковского

Презентация книги стихов Ирины Васильковой "Поверх лесов и вод" (М.: ЭРА, 2000).

18.05. Георгиевский клуб

Вечер поэта Тамары Буковской (Петербург) открылся кратким вступительным словом Владислава Лёна, отметившего, что его знакомство с Буковской и Виктором Кривулиным уходит в 1967 год. Буковская начала с пространного рассказа о своей работе по собиранию самиздата, которою она занимается в последние годы как научный сотрудник Музея Пушкина на Мойке. Эта деятельность, по словам Буковской, выявляет невостребованность в новой культурной ситуации целого ряда талантливых авторов - как старшего поколения (были названы имена Виктора Ширали, Эдуарда Шнейдермана, Юлиана Рыбакова), так и молодых (о чем говорит опыт работы Буковской в литературной студии "Бродячая собака", унаследованной ею 10 лет назад после отъезда в Германию Ольги Бешенковской). Эта ситуация невостребованности, заявила Буковская, вызывает к жизни феномен "нового самиздата": в частности, она сама приступила к изданию поэтической газеты "АКТ" (вышли два номера со стихами самой Буковской, Лёна, Шнейдермана, Рыбакова, Константина Кузьминского, Петра Чейгина и др.). Достаточно сжатая стихотворная программа вечера включала стихи Буковской за более чем 30 лет: последние - по газете, тексты 90-х годов - по книге "Свидетельство очевидца" (СПб.: Издательство Буковского, 1999, - как подчеркнула Буковская, это совпадение: никаких родственных отношений), более ранние - по избранному 1994 г. "Отчаяние и надежда". Стихи Буковской сохраняют определенные шестидесятнические черты - от достаточно очевидных риторических фигур (прежде всего повтор союзов и местоимений), работающих на эмоциональную возгонку, до небрежной рифмовки; определенные ключевые слова, вероятно, идут от Цветаевой, с другой стороны, обилие пейзажных, погодных, бытовых привязок делает большинство текстов специфически петербургскими. В заключение Буковская коротко рассказала о совместном с Валерием Мишиным проекте "ReRe": визуальные работы Мишина (подвергнутые разнообразной и довольно сложной обработке отпечатки предметов) комментируются стихами Буковской (и тут же - их переводами на английский язык, выполненными Джоном Николсоном).

19.05. Библиотека "Русское Зарубежье"

Чтения при открытии выставки литературного самиздата "Вольное русское слово" начались единым блоком текстов, в который сложились выступления Владимира Сергиенко, Аркадия Пахомова и Владислава Лёна: Сергиенко прочитал стихотворение "Памяти СМОГа" с преобладанием мотивов алкогольной романтики, Пахомов поддержал тему двумя баснями (в том смысле, что пить правильно и необходимо), а Лён продолжил часто читаемым циклом "Четыре басни", в котором также алкогольная тема занимает видное место. Дмитрий Кузьмин, извинившись перед аудиторией за непопадание в заданный тон, прочел стихотворение памяти Андрея Сергеева. Татьяна Буковская, ограничившись единственным стихотворением, подробно говорила о некоторых экспонатах выставки и людях, создававших феномен самиздата (особая новелла была посвящена Борису Тайгину - самиздатчику старшего поколения, выпустившему, среди прочего, в начале 60-х книгу Николая Рубцова, по которой тот был принят в Литературный институт: книга была очень похожа на настоящую, поскольку Тайгин использовал вынесенный из типографии настоящий шрифт - набирая, естественно, вручную по букве, - так что приемная комиссия не заподозрила ее самиздатского происхождения).

21.05. Образ и мысль

Вечер поэта Дмитрия Полищука. Полищук начал с небольшого эссе о новом поэтическом поколении, явившемся в 90-е годы и до сих пор толком не замечаемом критикой за спиной всяческого концептуализма и метаметафоризма. Особенностью нового поколения (ни одно имя так и не было названо), по мнению Полищука, является поэтика необарокко - сопряжение всевозможных стилей и приемов, используемое, однако, в чисто лирических целях (а не для постмодернистской демонстрации эстетического релятивизма); любопытно, что сходные идеи высказываются идеологами постконцептуализма, принадлежащими к более младшему, чем 36-летний Полищук, поколению, однако концептуализм и, в меньшей степени, круг поэтов, объединяемых под ярлыком "метаметафоризма", выступают в этом случае не жупелом, а точно так же подлежащими освоению стилями и наборами приемов. Основу поэтической программы вечера составила подготовленная Полищуком новая книга "Гиппогриф", продолжающая его опыты по использованию поэтики XVIII века, остающиеся, по большей части, чистой имитацией (так, проблема применяемой Полищуком сапфической строфы состоит не в том, что она рифмована, - эту претензию, как отметил сам Полищук, следует адресовать Сумарокову и другим авторам конца XVIII - начала XIX вв., вводившим античную строфику в русскую традицию именно в рифмованном виде, - а в том, что, в отличие от сходных опытов Игоря Вишневецкого и особенно Григория Дашевского, плохо просматривается содержательный эффект избранной формы). В то же время среди текстов, отклоняющихся от априорных формальных заданий, есть достаточно яркие (как, например, не раз читанный и вошедший в антологию "Время "Ч"" "Плач по деревлянам").

21.05. Проект О.Г.И.

Презентация новых книг поэтической серии клуба - "Книги стихотворений" Александра Белякова (Ярославль) и книги Алексея Денисова "Xenia", каковые и были каждым из выступающих конспективно прочитаны. Книга Белякова представляет собой избранное, включая тексты из книг "Зимовье" (1995) и "Эра аэра" (1998) и последующие стихи, регулярно публиковавшиеся в Интернете Александром Левиным. Напротив, третий сборник Денисова включает преимущественно стихи последних двух лет (после переезда автора из Владивостока в Москву) и существенно отстоит по поэтике от более ранних текстов (см. об этом 13.06.00). Авторы, как отметил в кратком вступительном слове Михаил Айзенберг, имеют между собой мало общего. 38-летний Беляков на редкость удачно соединяет несколько разнонаправленных тенденций в поэзии предыдущего поколения: выработанная Левиным веселая карнавальность словесной игры, ненавязчиво кажущая то здесь, то там свою экзистенциальную изнанку, осложнена у него, с одной стороны, более жесткой и социально заостренной иронией в духе Игоря Иртеньева, с другой - стоическими мотивами Айзенберга; сверх того, высокая органичность сочетания разнородной лексики (особенно удачно современные реалии и жаргон взаимодействуют с лексическим пластом, взятым из боковых ветвей литературы начала XIX века: басен Крылова, "гусарской поэзии" и т.п.) напоминает об Иосифе Бродском конца 60-х и о Викторе Кривулине. 32-летний Денисов, вошедший за недолгое время в число лидеров младшего поэтического поколения, в нынешней своей поэтике выступает как ортодоксальный постконцептуалист, строящий лирическое высказывание из обломков лирического дискурса и параллельно подвергающий ироническому переосмыслению саму возможность такого построения (отсюда, в частности, рассыпающаяся форма: демонстративно бедная или спорадическая рифма, разваливающася строфика, слабо уловимая метрическая основа). Странным образом обе книги (и, соответственно, программы чтения) не следуют хронологии и поэтому не дают представления об эволюции авторов, которая значительна не только у Белякова за 6-7 лет (игровое начало и насыщенность контрастной лексикой существенно усиливаются, средняя длина текста падает), но и у Денисова за 2-3 года (по большей части уходит эксплицитная опора на литературный источник, особенно любопытная в текстах с античной основой, ее место занимают приметы текущей, сиюминутной жизни, насыщенные сугубо "непоэтическими" реалиями, - особенно характерен в этом смысле цикл "Офисная лирика", который в книге рассыпан).

V.S. Е л е н а   Ф а н а й л о в а


Поэты очень разные, но что важно - от обоих остается тонкое послевкусие, прелестная аура, которую совершенно не хочется разрушать более конкретными словами. Денисов очень удачно эксплуатирует поэтику, которая наработана лучшими поэтами "Вавилона" - я имею в виду Дмитрия Соколова, Дмитрия Воденникова, Александра Анашевича, - но тем не менее он как-то дивно все это синтезирует, что понятно, что это его собственный голос; к этому добавляется легкая обериутская нота, интонация удерживания и, в конце, разрушения, которая немножко напоминает Сергея Стратановского. То же самое и Белякова касается: там есть внутренняя мелодия, которая в тексте дороже всего, - не слова, а пустоты, паузы и музыка, которая каким-то образом заполняется смыслом.

22.05. Авторник

Вечер короткой прозы объединил, волей Ильи Кукулина, ведущего в клубе серию парных вечеров женского письма, регулярно представляющую в московских литературных клубах свои сочинения (правда, почти не публикующиеся на бумаге) Светлану Богданову и впервые, кажется, выступавшую с публичным исполнением своих рассказов Марину Бувайло-Хэммонд (Лондон); каждая читала по отделению. В прозе Бувайло-Хэммонд наиболее интересен сдвиг - чаще постепенный и не сразу заметный - от сугубо реалистического, очень точного в деталях и психологически тонкого описания к притче: так в одном из самых характерных текстов в центре первой части оказывается эпизод с белкой, сбитой автомобилем героя (у зверька не видно никаких повреждений, однако он мертв), а вслед за этим в том же ровном, неторопливом тоне повествуется о странном превращении героя (не вполне осознающего эту странность), который, собственно говоря, умер, не заметив и не поняв этого (поскольку за гробом оказалась некая другая жизнь). Метаописанием такой конструкции текста является другой рассказ, героиня которого хотела бы познакомиться с все время попадающимся ей навстречу прохожим, но не владеет нужным языком; рассказ завершается довольно пространным диалогом (не то вымышленным героиней, не то и вправду состоявшимся после освоения ею языка), который целиком написан на непонятном языке, со слуха несколько напоминающем иврит. Выступление Богдановой было построено на уже известных текстах: минипритчах, читанных еще на Фестивале малой прозы (13-15.11.98), рассказе "Ваза" (19.05.00), - перемежаемых стихами (в т.ч. переводами албанского поэта Агрона Туффы - смутными, изобилующими мрачной символикой); все эти тексты служили своего рода разгоном для основного события богдановской программы - обширного фрагмента из еще не законченного и пока не названного сочинения, представляющего собой, в целом, блестящую стилизацию куртуазного романа XVIII века, на фоне которой то и дело мелькают вешки бурлескных переосмыслений и травестий, маркирующие, очевидно, какой-то другой пласт смыслов, который невозможно вполне распознать и оценить по отрывку.

23.05. Проект О.Г.И.

В программе с вызывающим названием "Профессиональным тусовщикам просьба не беспокоиться" (не отпугнувшим, кажется, никого из завсегдатаев) Дмитрий Воденников представил трех близких себе авторов: Кирилла Медведева, Дмитрия Соколова и Алексея Денисова, - в паузах прочитав несколько собственных новых стихотворений и предъявив ряд идеологических высказываний по поводу современной поэзии и литературной ситуации. В частности, Воденников говорил о недопустимости несерьезного, безответственного отношения к слову и необходимости интенсивного проживания автором содержания собственных текстов (что можно расценить как ответ критике, усматривающей в последней книге Воденникова скорее симуляцию эмоции, чем эмоцию, т.е. скорее компромиссную версию концептуализма, чем постконцептуализм); в развитие этих соображений Воденников заявил о недопустимости использовать в поэтическом тексте слова и реалии, обладающие самодостаточным шоковым воздействием (в качестве примера было названо имя маньяка-убийцы Чикатило). Новые стихи Воденникова на новом уровне продолжают стратегию ремикса, к которой он обратился уже в книге "Как надо жить - чтоб быть любимым", возвращая к образам, мотивам и поэтической технике всего предыдущего творчества Воденникова, начиная с совсем раннего цикла "Сны Пелагеи Ивановны" (традиционная версификация); тема жертвы и растительные образы отсылают к книге "Репейник", апология творчества как преодоления человеческой смертности и ограниченности перешла в новые тексты из циклов 1999-2000 гг. Из трех других авторов наиболее значимым следует считать выступление Медведева (которому Воденников предоставил слово дважды), ранее предъявлявшего свои тексты нового этапа лишь дважды (27.02. и 21-22.03.). Развернутые монологи Медведева, пожалуй, свидетельствуют о сдвиге в сторону постконцептуализма же (более ранние его стихи были ориентированы скорее на Всеволода Некрасова, а малая проза тяготела к притче): прямое лирическое высказывание производится на фоне признания невозможности такого высказывания; однако знаком такой двойственности оказывается не разорванность, фрагментарность или монтажность текста (с эффектом наложения релятивизирующих друг друга дискурсов), как это характерно для Воденникова или Соколова, а, напротив, повышенная связность, повторы и нагнетания, затянутость каждого текста и избыточная акцентированность каждой мысли и каждого образа, недвусмысленно свидетельствующие о тотальной неуверенности лирического субъекта. Отметим отдельно текст "еще чуть-чуть о литературе..." (уже читан 21-22.03.), размышляющий об определенном (условно говоря, есенинско-рубцовском) типе творческой личности - романтической, как бы стихийной натуре "из народа", из провинции, с распростертыми объятьями привечаемой столичными закомплексованными и/или идеологизированными интеллектуалами и охотно идущей на культурное и нравственное растление с неизбежным более или менее фатальным исходом; на сей раз текст был посвящен Медведевым памяти екатеринбургского поэта Бориса Рыжего. Соколов, почти не пишущий (и, соответственно, не выступающий) последние несколько лет, представил ремикс текстов из книги "Конверт" (ср. 11.03.99): фрагменты нескольких текстов монтажной структуры оказались перегруппированы заново, с включением также нового стихотворения (звучавшего 27.02.) и приданного ему в пару ready-made фрагмента (из какой-то публицистической статьи, развивающей, как и стихотворение, темы возможной этнокультурной катастрофы). Денисов, двумя днями ранее выступавший здесь же, прочитал - вероятно, по нежеланию повторяться - несколько совсем давних текстов из первой книги "Твердый знак" (1995), в известной мере выпадавших из программы по причине значительно большей простоты.

V.S. М и х а и л   Н и л и н


Замечательный вечер. Я знаю, что Воденникову дадут Нобелевскую премию в 43 года, но надеялся, что он писать станет хуже, и очень сегодня с надеждой слушал: сорвется или нет. Но читает он так хорошо, что понять нельзя: вроде есть проблески, что хуже, но в целом очень здорово. А молодые люди пишут один лучше другого.

23.05. Институт стран Азии и Африки

Мероприятие Крымского клуба: Африканские чтения. В кратком вступительном слове куратор клуба Игорь Сид несколько раз повторил ключевую мысль: "Мы забыли про Африку" (в последние 10-20 лет об Африке в России пишут мало - и не только писатели, но и журналисты); между тем, по мысли Сида, Африка не только традиционно привлекательна для русской культуры благодаря ореолу экзотики, но и важна для России в связи с близостью исторических судеб и в связи с общим повышением ее роли в мировом сообществе. Эту мысль развивал и ученый-африканист Аполлон Давидсон, остановившийся также на источниках российского представления об Африке: по мнению Давидсона, литература об Африке, с которой имеет дело русский читатель, - это преимущественно европейская литература (Майн Рид, Буссенар и т.п.), мера адекватности которой немногим больше, чем адекватность представления России в боевике Флеминга "Из России с любовью" (по которому, сообщил Давидсон, представляет себе Россию средний африканский читатель). Со стихотворением на африканскую (вернее - египетскую) тему выступил Александр Левин. Сид кратко рассказал еще об одном проекте, направленном на популяризацию Африки в российском культурном сознании: проект "Я - африканец" состоит в компьютерной обработке фотографий известных лиц (с их согласия, разумеется), приводящей к их превращению в африканцев, и открылся соответствующей фотографией Евгения Бунимовича. С подробным рассказом о своих африканских приключениях (по большей части изложенных им в книге "Пять рек жизни") выступил Виктор Ерофеев.

24.05. Классики XXI века

Вечер прозаика Аркадия Бартова на три четверти повторял программу предыдущего московского выступления 23.01.: также звучали "Рассказы о войне", "Недолгое знакомство..." (на этот раз фрагментарно), части из серии "В гостях у советской литературы" и цикла пьес "Речевые акты"... По просьбе Сергея Соколовского Бартов прочел также фрагмент из текста "Привет, Сосо! Прощай, Сузи!" - еще одной вариации на столь популярную в русской прозе последнего времени (от Людмилы Петрушевской и Виктора Пелевина до Вадима Калинина и Максима Желязкова) энтомологическую тему.

25.05. Георгиевский клуб

Сезон в клубе закрылся вечером его куратора Татьяны Михайловской, озаглавленным странным словом "Ерундопель": по словам Михайловской, сославшейся на прозаика Боборыкина, так называлось в XIX веке некое блюдо, в основу которого клалась "икра салфеточная" (что это значит - тоже непонятно); объяснения и комментарии по этому поводу составили у Михайловской вполне самодостаточное устное эссе. Основу программы составил цикл из 7 рассказов под общим названием "Дама у окна", объединенных общей главной героиней (впрочем, тождественность ключевого персонажа разных рассказов никак не акцентируется): женщиной средних лет, никак не выделяющейся внешне, но обладающей некими - довольно неопределенными - сверхъестественными способностями, которыми она пользуется, преимущественно, для собственного удовольствия (каждый рассказ - описание одного такого эпизода); цикл построен на помещении персонажа в разные географические (Индия, Польша, Мексика и т.д.) и житейские рамки. Прозвучали также несколько других коротких рассказов, преимущественно притчевого плана, и, в качестве постскриптума, немного стихотворных миниатюр (стихов Михайловская, по собственному признанию, в последнее время не пишет). В финале вечера Михайловская представила свое "шелковое избранное": миниатюры, выполненные в технике батика (вместе с рисунком) на шелковых платках; по словам Михайловской, планируется также "маечное избранное", и этим проектом ей хотелось бы увлечь и других авторов; далее участники вечера перешли к обсуждению других возможных носителей художественного текста, из которых наибольший интерес вызвало предложение Владимира Герцика наносить избранные сочинения в виде татуировок.

27.05. Воскресенье Сапгира

Обсуждение темы "Проектное мышление и современная литература" ограничилось преимущественно одним аспектом: авторское творчество как проект, сфера сознательного конструирования (в противовес романтической и постромантической идее творчества как полунепроизвольной эманации). Начало этому повороту разговора положил Дмитрий Кузьмин, заметивший, что простейшим случаем литературного проекта является литературная маска, и прочитавший к этому новый цикл стихов Ремонта Приборова (литературная маска Бахыта Кенжеева) "Стихи о счастливой, хотя и не вполне безоблачной любви...". Приборов, по мнению Александра Левина, построен как "Прутков сегодня", что говорит о характере сегодняшнего понимания самого жанра литературной маски. С точки зрения Ильи Кукулина, напротив, Приборов не пародирует самодовольный и закоснелый профессионализм (как это в случае Пруткова), а имитирует любительское творчество (Кукулин сравнил стихи Приборова с шуточными стихами Давида Самойлова под литературной маской "Рафаэль Малых", намекающей на друга Самойлова, известного чтеца Рафаэля Клейнера). Далее Левин, отталкиваясь от известного отказа Кенжеева включать тексты Приборова в общий корпус собственных произведений, заметил, что метод создания данной маски - выделение из своей личности одной из ее сторон и наделение этой части личности своей собственной жизнью; из этого Левин сделал вывод о том, что поэт Кенжеев является проектом не в меньшей степени, чем поэт Приборов, поскольку в обоих случаях творчество ограничивается определенными аспектами личности (тогда как стихийный автор будет цельным); Левину возразил Кукулин, отметивший, что обе авторские модели (возвышенный лирик, который должен соотноситься с авторским "я", и шутник-каламбурист, с которым автор не желает себя отождествлять) взяты в готовом виде из культуры; в этом смысле, полагает Кукулин, и Кенжеев, и Приборов могут рассматриваться как проекты с серьезной оговоркой относительно частичной вынужденности, непроизвольности их конструирования. Дискуссию по вопросу "Кенжеев vs. Приборов" завершила Людмила Вязмитинова, заметившая, что такое отделение от собственного творческого "я" некоторой маргинальной части чревато (возможно, не в случае Кенжеева, но в принципе) последующим вытеснением центральной части творческой личности обособившейся периферийной частью (по мнению Кузьмина, именно так произошло в поэзии Александра Шаталова - что, впрочем, было ей только на пользу). Совершенно иной подход к теме предложил Сергей Соколовский, говоривший о том, что всякий автор (как фигурант литературного пространства) может рассматриваться как проект; традиционно отчужденность себя как субъекта литературы от себя как личности осознается немногими литераторами, но благодаря проектному мышлению, полагает Соколовский, сегодня в качестве проекта можно интерпретировать любой способ литературного поведения. В противовес Соколовскому Кузьмин настаивал на том, что всякий проект подразумевает акт целеполагания у своих истоков и наличие концептуального обоснования, поддающегося извлечению из наличного материала; именно по этому признаку на фоне "нормального", более или менее осознанного литературного поведения автора выделяются такие его специфические формы, как маска, имиджмейкерство и жизнетворчество. Дальнейшее обсуждение этого расхождения производилось уже на материале литературных проектов метатекстуального плана (в частности, за счет воспроизведения известного тезиса о противостоянии старой, "толстожурнальной" литературной периодики, как не-проектной, и новых изданий 90-х, представляющих собой отчетливо концептуальные проекты). В более общий план перевел тему Кукулин, говоривший о проекте как методе организации взаимодействия (в случае автора как проекта - взаимодействия между текстами и читателем или между текстами и традицией). Особняком стояло выступление Натальи Осиповой, говорившей о трех утопиях, лежащих в основе современной поэзии: утопии культуры (есть нечто поэтическое, не поддающееся точному определению, но общее для всех), утопии цивилизации (нет никакого разлома между разными пластами языка и сферами культуры) и утопии обыденного сознания (также понимаемого как всеобщее и недиверсифицированное); каждой из этих утопий соответствует ряд поэтических проектов (в частности, полагает Осипова, первую из них наиболее концентрированно выражает Ольга Седакова, а вторую - Александр Еременко), а концептуализм как проект, в свою очередь, именно эти утопии берет своим основным материалом. Вечер завершился объявлением Соколовского о собственном новом проекте - антологии всех задуманных им прежде, но не осуществленных проектов. В беседе приняли участие также Ольга Зондберг, Николай Винник, Дарья Суховей и др. Тему современной литературы в целом как проекта, смежного с проектами визуального искусства мультимедиа-арта и др., было решено оставить до первого собрания в сезоне 2001/02 гг.

28.05. Премьера

Вечер прозаика Аркадия Бартова. Программа, опять-таки, вслед за 23.01. и 24.05., включала всё те же хрестоматийные тексты: "Рассказы о войне" (Бартов приурочил чтение к случившемуся накануне Дню пограничника), "Недолгое знакомство...", "Взрослые и дети", "Пять описаний одного текста" и др. В начале вечера Света Литвак представила первый выпуск журнала салона "Премьера", который будет включать тексты текущего месяца и называться всякий раз по его названию (в первом выпуске, под названием "Апрель", помещены стихи Ивана Ахметьева, Бориса Кочейшвили, Германа Лукомникова, Светы Литвак, рассказ Николая Байтова, стихи и визуальные работы Анны Альчук, листовертни Дмитрия Авалиани, а также документация одной из апрельских акций Зверевского Центра современного искусства).

29.05. Авторник

Вечер прозаика Владислава Отрошенко, представленного куратором клуба Дмитрием Кузьминым как "казачий Маркес" (в pendant "русскому Борхесу" Николаю Байтову). Предваряя чтение, Отрошенко кратко рассказал о себе (отметив, в частности, что публикуется преимущественно в журнале "Октябрь" - потому, что там больше платят; непохоже было, что Отрошенко лукавит, хотя редакционная политика отдела прозы "Октября" - насколько можно судить, с приходом туда Виталия Пуханова - в значительной мере сориентирована на интеллектуально-мистификационную литературу, и в этом смысле появление текстов Отрошенко именно там совершенно логично). Отрошенко также отреагировал на представление Кузьмина, заметив, что у Борхеса он, как и у себя, видит две линии: чисто интеллектуальную, в жанре игры в бисер, и более чувственную; более симпатична ему вторая, и свои тексты он хотел бы предъявить из этой второй линии в собственном творчестве. Был прочитан целиком цикл "Новочеркасские рассказы" - сочно-описательный и в то же время с отчетливо прослеживающимися сюжетами (как в каждой из новелл, так и во всем корпусе текстов), с изрядной, но не подавляющей долей этнографизма; особо хотелось бы отметить мастерскую работу с композиционными ходами: закольцованные образы, эффектные ретардации и другие приемы, напоминающие о гоголевском первоисточнике такого рода прозы в русской традиции. При всей убедительности деталей и речевых характеристик время действия рассказов не поддается определению (в одном из текстов мелькают гастроли Театра Комиссаржевской, в другом - передача церковного здания под планетарий, в третьем - антенны, торчащие над крышами); создание этого эффекта вневременности, пояснил Отрошенко, входило в его специальные задачи, поскольку он твердо намерен уходить от мемуарно-дневниковых обертонов, создающих у читателя иллюзию узнавания и отождествления. В связи с этим Кузьмин вернулся к сказанному вначале, обратив внимание на то, что Отрошенко комментировал свои отношения с Борхесом, тогда как Кузьмин сравнивал его с Маркесом: именно для Маркеса характерен акцент на создание мифа национальной идентичности, построение этнически фундированной утопии; Сергей Соколовский добавил к этой параллели еще имя Бруно Шульца. Отрошенко, отвечая, вернулся к сказанному им 17.04. по поводу Игоря Вишневецкого, заметив, что нужно оторваться от своего места, от корней, чтобы это место выразить. Отвечая на вопрос о своих литературных интересах, Отрошенко подробно говорил о своей нелюбви к Владимиру Сорокину, ссылаясь, в частности, на то, что знает, как Сорокин начинался: в телефонных разговорах с приятельницей Отрошенко, врачом-психиатром, расспрашивал ее о различных психических отклонениях. С позитивными оценками Отрошенко в большей степени затруднился, выделив прозу Олега Шишкина начала 90-х и рассказы Павла Крусанова, - вообще "мистификаторская" проза представляется Отрошенко гораздо более живой, чем преобладающая, по его словам, в "толстых журналах" "проза самовыражения".

30.05. Авторник

Завершающая первый сезон "Подвального цикла" акция Олега Фельдмана, выступающего под псевдонимом Ульянов-Левин, представляла собой презентацию его самиздатской книги "м.о.н.и.к.а. л.е.в.и.н.с.к.и. "р.о.к.о.в.ы.е. я.й.ц.а"" (часть тиража издана в обычном книжном формате, часть - в виде рулона, напоминающего туалетную бумагу). Сам Фельдман объявил, что данная акция представляет собой мероприятие "Всемирной Империи Чудаков", и что здесь собрались "старые друзья, городские сумасшедшие"; куратор же "Подвального цикла" Данила Давыдов заявил, что не имеет к данной акции никакого отношения и включил ее в программу "исключительно по человеческой слабости". Происходившее в первом отделении имело черты костюмированного карнавала, фуршета, хэппенинга и панк-концерта и не поддается четкому описанию. Сам Фельдман устроил пародийный аукцион, где по символическим ценам распродавались всякие забавные предметы, Никита Путилин и Я Зеленый пытались читать стихи, перекрикивая музыкальный аккомпанемент... Наиболее разбушевавшихся участников шабаша урезонивал "санитар" (в исполнении Владимира Никритина). Второе отделение контрастировало с первым, т.к. организатор акции Фельдман заснул, а большинство "городских сумасшедших" разбежались; таким образом, вместо заявленного в программе "боди-арта паяльником" состоялся мини-концерт Андрея Родионова, в общем и целом повторяющий программы 31.01. и 9.04.; кроме того, две песни исполнила группа "Независимый профсоюз" (Давыдов, Никритин, Дина Бунеева).

30.05. Библиотека "Русское Зарубежье"

Первый вечер цикла "Поэты самиздата", приуроченного к выставке литературного самиздата "Вольное русское слово" (см. тж 19.05.), был посвящен поэтам СМОГа. Вел вечер Владислав Лён. Со своими стихами выступили Юрий Кублановский, прочитавший стихи последних лет (в которых сочетание характерных для его поэтики как лексических, так и синтаксических архаизмов с резко современным, зачастую жаргонным словарем, при сохранении общей идеологической направленности выглядит свежо, хотя и довольно нарочито), Аркадий Пахомов, Ольга Седакова и Владимир Сергиенко (прочитавший посвящения Эдуарду Лимонову и Кублановскому, пародии-посвящения Лёну и Пахомову); Сергиенко, впрочем, отметил, что формально он в СМОГ не входил, т.к. познакомился с Алейниковым и Губановым в конце 1965 года, когда группы как таковой уже не было.

30.05. Центральный Дом архитектора

Вечер поэта Алексея Алехина. Наряду со стихами (в т.ч. совсем новыми) звучали и версэ из книги "Записки бумажного змея", на которой (в связи с важным для себя жанром "книги поэтических путешествий") Алехин остановился особо; выделены в программе были также тексты, сложившиеся во французский цикл. Следует отдельно (чего прежде, кажется, не делалось) сказать об алехинской манере чтения: это декламация, близкая к актерской и нацеленная не только на акцентирование смысловых и ритмических ходов, но и на общее возвышение тона, создание эффекта значительности и глубины произносимого (даже тогда, когда - как это нередко у Алехина - текст сводится к изящному парадоксу, надстроенному на житейских мелочах).

31.05. Классики XXI века

Герман Лукомников в последний день весны, как обычно, представил стихи сезона. Начав вечер ровно в 18:00 (возвращаясь тем самым к акции дидактического характера 18.06.97), Лукомников сначала зачитал книгу "Стихи разных лет", представляющую собой собрание присвоенных классических стихотворений Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, Кольцова, Хлебникова, Крученых, Маяковского и др.; среди присвоенных текстов также была представлена "Песня о Родине" ("Широка страна моя родная..."). Цикл завершается послесловием "От автора", в котором Лукомников (если, конечно, послесловие также не является присвоенным текстом, принадлежащим, например, кому-либо из леворадикальных деятелей искусства) подчеркивает, что плагиат разрушает авторскую ауру, переносит текст в новый контекст, являясь формой культурной аппроприации; в качестве предшественников названы Терентьев, дадаисты, сюрреалисты, Ги Дебор, ситуационисты и т. д.. По окончании этой части вечера анонимная дама из публики устроила скандал и с возмущением покинула зал. Далее, по сложившейся традиции, Лукомников прочел сначала "плохие", "отвергнутые" им самим стихи сезона, а затем "хорошие" (в целом написано им за три месяца сравнительно немного). Во втором отделении Лукомников полностью и без изменений повторил программу первого.