Как-то мне приходилось уже признаваться на страницах "Литературного дневника", что о полезности своей деятельности я постепенно приучаюсь судить по тому, насколько активную отповедь она вызывает и насколько высоки трибуны, с которых эта отповедь раздается. Минувшая осень, надо сказать, подарила мне на редкость убедительное подтверждение этого нехитрого тезиса: в 10-м выпуске журнала "Знамя" за 2001 г. я с изумлением обнаружил статью нижегородской поэтессы Марины Кулаковой, посвященную разбору моего "персонального дела", под названием "Главный человек "Вавилона"". Может быть, я недостаточно внимательно слежу за журналом "Знамя", но сочинений такого жанра, честно говоря, в этом уважаемом издании не припомню.
        Помимо естественного чувства благодарности к журналу "Знамя" и лично его главному редактору Сергею Чупринину за столь высокую оценку моих скромных заслуг, я испытал и некоторое затруднение. Мне очень хотелось возразить Марине Кулаковой – причем, по большей части, вне всякой связи с какими-либо ее отзывами о моей скромной персоне, а исключительно в концептуальном плане. Но это неизбежно выглядело бы как жест самозащиты, а свою норму по самозащите я уже выполнил, в ходе нескольких сетевых дискуссий, на несколько лет вперед. Хотелось, чтобы вопросами моей репутации озаботился, наконец, кто-либо, помимо меня самого. И это (вопреки обыкновению) произошло: во 2-м выпуске "Знамени" же за этот год Марине Кулаковой ответила Фаина Гримберг. Смысл ответного письма Гримберг (в том виде, в каком оно опубликовано, – а вид этот, с совершенным отсутствием логических связок между абзацами, наводит на мысль о редакционных сокращениях) сводится ровно к тому, что Дмитрий Кузьмин всем хорош; тем самым я свободен от необходимости объяснять это в поневоле (из ложной скромности) обтекаемых выражениях и могу побеседовать с Кулаковой сугубо по существу – а существо, насколько я понимаю, имеет к моей персоне вполне косвенное отношение (вернее – я послужил Кулаковой лишь материалом, предлогом для соображений сугубо общего порядка)¹.
        Так сказать, рамочный пафос выступления Кулаковой сосредоточен в одном из финальных оборотов статьи: "подходящая к концу маленькая эпоха постсоветского интеллектуального самиздата". Здесь важно каждое слово.
        Во-первых, о каком самиздате идет речь? В советские времена граница между самиздатом и не-самиздатом была легко различима и носила принципиальный, а не "технический" характер: не тираж и не полиграфическое исполнение были критериями, а дозволенность, разрешенность – или неразрешенность². Теперь, кажется, все разрешено (к тому же и тиражи у многих традиционных изданий не выше, чем у новоявленных, а уж об уровне полиграфического исполнения и говорить не приходится). Конечно, остается "самсебяиздат", по словцу Глазкова, – книги, выпущенные самодеятельными авторами за свой счет, не прошедшие никакого отбора. Но, кажется, в данном случае речь не об этом. О чем же?
        О том, что статус полноправных участников литературного процесса принадлежит только игрокам со стажем, с советским бэкграундом (отсюда слово "постсоветский" в цитированном обороте). Иными словами, перед нами очередной спич на тему "о незаменимости "толстых журналов"". Вот, дескать, законный вход в литературу, а всякий, кто идет другим путем, – вор и разбойник³.
        Песня, прямо скажем, не новая. Посмотрим, как Кулакова аргументирует: "Придется напомнить, что в число критериев входит круг читателей, значительно больший круга личных знакомых. Критерий – незнакомый (выделено Кулаковой, – Д.К.) читатель. Критерий – стихи и строки, которые незнакомый читатель помнит наизусть и дарит друзьям". Смысл пассажа состоит в том, что "постсоветский интеллектуальный самиздат" распространяется исключительно в кругу своих, а вот традиционные издания доносят литературу до широкого читателя.
        Возникает два законных вопроса. Первый – о пределах "широты" и "незнакомости" искомого читателя. Потому что читатель, готовый "помнить наизусть и дарить друзьям" что-либо, напечатанное в "Знамени" или "Новом мире", – в численном отношении ничто перед основной массой народонаселения, которая спокойно обходится для этих целей бессмертными строками Ильи Резника (или кто там нынче сочиняет тексты для шлягеров), в крайнем случае – Владимира Вишневского.
        Второй вопрос – откуда берется у "толстых журналов" даже тот не столь уж многочисленный "незнакомый читатель", который есть. Ответ предельно прост: этот читатель унаследован от советских времен, когда ничего другого читателю, никак не соприкасающемуся лично с пространством неподцензурной литературы, не предлагалось. "Незнакомый читатель" "толстых журналов" никогда не делал выбора в пользу "толстых журналов": в большинстве своем (особенно в провинции) он до сих пор не подозревает о существовании какой-либо альтернативы (кроме, конечно, массовой литературы, которую выбрал массовый "незнакомый читатель"). И когда в очередной раз кто-нибудь из апологетов "толстых журналов" проливает слезы умиления по поводу того, как рвут из рук "Знамя" или "Новый мир" в какой-нибудь маленькой библиотеке за Уралом, – мне хочется спросить: а что, в этой библиотеке стоят ли на той же полке "Митин журнал", "Крещатик" и "Вестник новой литературы"?
        Правда состоит в том, что дорога "толстых журналов" к "незнакомому читателю" проторена десятилетиями советской госмонополии на культуру, а на пути "постсоветского интеллектуального самиздата" к этому читателю нет ничего, кроме рогаток и колдобин. Это, разумеется, не значит, что при абсолютной свободе соревнования и равных стартовых условиях круг читателей "Нового мира" и "Митиного журнала" был бы численно равен, – вряд ли. Но в том, что у каждого из них нашелся бы свой "незнакомый читатель", сомневаться не приходится. Во всяком случае, когда в службу книжной рассылки нашего сайта приходят из более или менее глубокой провинции заказы на поэтические сборники – наряду с именами Бахыта Кенжеева или Вениамина Блаженного там непременно встречаются Нина Искренко или Ярослав Могутин.
        Но гораздо более убедительное свидетельство жизнеспособности "постсоветского интеллектуального самиздата" представляют сами "толстые журналы" на своих страницах. Звезды этих журналов (и в первую очередь – их поэтических разделов, поскольку о поэзии ведет речь Марина Кулакова) – эти звезды откуда, вообще говоря, берутся? Вот любимица "Знамени" Елена Фанайлова – публикуется там с 1996 г.; а в "Митином журнале" – с 1991-го, авторский сборник в приложении к "Митиному журналу" вышел в 1994-м. А вот на ура идущий в "Знамени" и "Новом мире" Дмитрий Воденников – не в альманахе ли "Вавилон", я извиняюсь, состоялась в 1995 г. его первая публикация? Или вот возьмем наугад хоть тот же самый второй номер "Знамени", где Кулаковой отвечает Фаина Гримберг: в разделе поэзии – ветеран "интеллектуального самиздата" Николай Байтов, в середине 80-х выпускавший альманах "Эпсилон-салон", а в последнее время издающий, вместе со Светой Литвак, ежемесячный журнал литературного клуба "Премьера" (тираж 40 экземпляров); в разделе прозы – хорошо известный неофициальным литературно-художественным кругам в те же 80-е годы Гриша Брускин и земляк Кулаковой Ильдар Абузяров (биографическая справка отчего-то умалчивает, что в "Вавилоне" он публиковался на год раньше, чем в "Знамени"); в разделе "Наблюдатель" среди рецензентов – известные по многим публикациям в "Митином журнале", "Черновике" и других аналогичных изданиях Александр Уланов и Галина Ермошина, среди рецензируемых – звезда саратовского самиздатского журнала "Контрапункт" Светлана Кекова, и в постсоветские времена сперва изданная Владимиром Немтиновым в "Новом городе", Владимиром Аллоем в "Фениксе", Дмитрием Кузьминым в "АРГО-РИСКе" – а уж затем сподобившаяся заслужить внимание "Знамени", Академии Российской Современной Словесности и прочих статусных инстанций...
        Вывод прост: почти все новое, яркое и значительное, что появляется на страницах "толстых журналов", было прежде открыто и выпестовано "постсоветским интеллектуальным самиздатом" и его предшественниками советских времен. Зачем же одной рукой заимствовать все лучшее (впрочем, все ли? у нас еще много осталось...), а другой – указывать на дверь, дескать, кончилось ваше время?
        Не лежит ли ответ на поверхности? Господам из "толстых журналов" хочется спокойной жизни гораздо больше, чем новой интересной литературы. Пока "постсоветский интеллектуальный самиздат" не дремлет – нельзя дремать и им: приходится успевать, хоть и с опозданием на несколько лет, за новыми именами и существенно важными процессами. А так бы хотелось опочить на лаврах, сознавая свою стержневую роль для судеб отечественной литературы! Как в былые, прекрасные, советские времена! Когда всякие интеллектуалы⁴ сидели по своим самиздатским норам, не мешая жить литературному чиновничеству!
        Разумеется, действительность сложнее. Всякий "толстый журнал" – точка пересечения разнообразных взглядов и интересов, представления сотрудников редакции о литературе и литературном процессе могут различаться весьма значительно⁵. В том же "Знамени" рубрика "Незнакомый журнал" регулярно (и по преимуществу сочувственно – иногда, кажется, даже без особых на то оснований) обозревает очередные проявления "постсоветского интеллектуального самиздата". Но кому-то все-таки очень хочется, чтобы его не было, – кому? Неужто Марине Кулаковой, чьи стихи в последний раз появлялись в "толстых журналах" году этак в 1988-м?
        Что же касается молодых поэтов, о которых будто бы беспокоится Кулакова, – то все, что она пишет по этому поводу, не имеет никакого отношения к делу. Например, тревожит Кулакову самодостаточность поэтической техники молодых авторов, не обеспеченной внутренним содержанием: "Людей, одаренных языковым слухом на таком уровне, не сотни и не тысячи, а сотни тысяч, если не больше. Я убедилась в этом, работая в качестве эксперта и члена жюри на многих конкурсах, да и просто на опыте преподавательской работы в вузе и в школах от сельской до частной, гуманитарно-художественной. <...> Но люди, способные написать несколько текстов на уровне ассонансного плетения и ассоциативного звукоизвлечения, это не поэты". В каких таких конкурсах нижегородская поэтесса работала экспертом – не знаю, врать не буду. Но как эксперт всероссийской молодежной литературной премии "Дебют", ознакомившись при первом ее присуждении в 2000 году с примерно 5.000 (пятью тысячами) претендентов в поэтической номинации, скажу: беспокоиться по поводу повсеместного проникновения "ассонансного плетения и ассоциативного звукоизвлечения" в народные массы покамест преждевременно, и с языковым слухом у нас тоже все в порядке – как был редкостью, так и остался. Равным образом нет никакого смысла в тираде Кулаковой о том, что "многие одаренные молодые люди (из числа самых одаренных) вскоре перестают писать. Никто из них не становится литературным явлением сколько-нибудь заметного масштаба и резонанса. Все они углублены в свое собственное бытование, не утруждая себя налаживанием и поддерживанием смыслов и связей (кроме виртуальных)," – некоторые молодые авторы, в самом деле, в какой-то момент перестают писать, но причины тому могут быть вполне различные, нового в этом ничего нет (должны мы понимать спустя век с лишним после Рембо), при чем тут виртуальные связи (что за связи?) – уразуметь невозможно⁶, все эти заклинания Кулаковой суть не что иное как "ассонансное плетение и ассоциативное звукоизвлечение".
        Все вышесказанное было бы очередным набором трюизмов, а статья Кулаковой не заслуживала бы никакого внимания, если бы в воздухе в самом деле не висело ощущение нового рубежа эпох. Вряд ли эпоха, которая кончается, – эпоха "постсоветского интеллектуального самиздата", по словам Кулаковой. Но что-то определенно кончается, давая дорогу чему-то новому. Множество локальных симптомов вроде бы не связаны меж собой. Лихорадит московские литературные клубы, последние пять лет игравшие значительную роль в столичной литературной жизни. Одновременно из разных источников возникли несколько достаточно масштабных проектов по поиску и поддержке молодых авторов. Резко меняет способы работы с текущей литературой ведущий филологический журнал страны "Новое литературное обозрение". Пытаются повернуться к актуальной русской прозе коммерчески успешные издательства... Что-то происходит. Наступает время подводить итоги первого постсоветского литературного периода (если считать от первой здешней публикации Иосифа Бродского в 12-м выпуске "Нового мира" за 1987 год – к концу этого года выходит 15 лет). Вот и выходит, что финальный вопрос кулаковской статьи остается на повестке дня: "Но в чем же истинная роль тех, кто действительно много слышит, много знает и способен думать не только о себе?.." Остальной текст статьи можно отбросить за ненадобностью.